— Ты, кажется, чѣмъ-то недовольна, Катя?
— Нѣтъ. Отчего ты думаешь?
Елена Артуровна улыбнулась и отвѣтила:
— Ты недовольна мною и сестрой Софи, и я знаю на что.
Катя хотѣла было возражать, но Елена, крѣпче обнявъ ее, продолжала:
— Ты ревнуешь Ирину къ намъ, это вполнѣ понятно, и я тебя не виню. Но если бы ты хоть минутку подумала благоразумно, тебѣ стало бы ясно, какъ это ненужно, именно ненужно!.. Ты думаешь, что мы не имѣемъ права считать Ирину болѣе близкой намъ, чѣмъ тебѣ, твоему отцу и брату? Конечно, мы очень долго не видались съ сестрой, но это нисколько не уменьшаетъ силы нашихъ чувствъ. И потомъ — это главное — есть люди, которымъ воля и желаніе ушедшихъ яснѣе видны и чувствительнѣе, нежели другимъ, хотя бы эти послѣдніе и были связаны узами ближайшаго родства и самой подлинной любовью. Это совсѣмъ особенный даръ, особая благодать, которая, конечно, посылается помимо нашей воли, но которую удерживать, укрѣплять и развивать всецѣло зависитъ отъ насъ самихъ. Ты понимаешь, что я говорю?
Екатеринѣ Павловнѣ было какъ-то странно и неловко слушать эти объясненія; потому она отвѣтила неохотно и не глядя на собесѣдницу:
— Конечно, я понимаю… Но мнѣ не совсѣмъ ясно, какое отношеніе это имѣетъ къ данному случаю. Или ты считаешь себя и тетю Софи именно этими особенными людьми? Тутъ легко ошибиться и счесть себя за то, чѣмъ считаться не можешь.
Глаза Елены Артуровны поголубѣли, щеки покрылись румянцемъ, и она стала выкликать довольно громко, несмотря на то, что въ сосѣдней столовой лакей убиралъ со стола:
— Ты, кажется, чем-то недовольна, Катя?
— Нет. Отчего ты думаешь?
Елена Артуровна улыбнулась и ответила:
— Ты недовольна мною и сестрой Софи, и я знаю на что.
Катя хотела было возражать, но Елена, крепче обняв ее, продолжала:
— Ты ревнуешь Ирину к нам, это вполне понятно, и я тебя не виню. Но если бы ты хоть минутку подумала благоразумно, тебе стало бы ясно, как это ненужно, именно ненужно!.. Ты думаешь, что мы не имеем права считать Ирину более близкой нам, чем тебе, твоему отцу и брату? Конечно, мы очень долго не видались с сестрой, но это нисколько не уменьшает силы наших чувств. И потом — это главное — есть люди, которым воля и желание ушедших яснее видны и чувствительнее, нежели другим, хотя бы эти последние и были связаны узами ближайшего родства и самой подлинной любовью. Это совсем особенный дар, особая благодать, которая, конечно, посылается помимо нашей воли, но которую удерживать, укреплять и развивать всецело зависит от нас самих. Ты понимаешь, что я говорю?
Екатерине Павловне было как-то странно и неловко слушать эти объяснения; потому она ответила неохотно и не глядя на собеседницу:
— Конечно, я понимаю… Но мне не совсем ясно, какое отношение это имеет к данному случаю. Или ты считаешь себя и тетю Софи именно этими особенными людьми? Тут легко ошибиться и счесть себя за то, чем считаться не можешь.
Глаза Елены Артуровны поголубели, щеки покрылись румянцем, и она стала выкликать довольно громко, несмотря на то, что в соседней столовой лакей убирал со стола:
