его частное дѣло и никакого государственнаго преступленія тутъ нѣтъ. Если отецъ дѣвушки согласенъ, то, я думаю, ничто не мѣшаетъ ихъ браку.
Но отецъ дѣвушки былъ не только несогласенъ, а, наоборотъ, отказалъ наотрѣзъ. Тогда король сказалъ: предоставь это дѣло мнѣ, я поговорю съ Николаемъ и даю тебѣ слово, что черезъ три дня онъ и думать позабудетъ о твоей дочери.
Король такъ говорилъ потому, что кромѣ того онъ гордился убѣдительною силою своихъ разговоровъ. Онъ считалъ, что стоитъ ему, какъ Сократу, поговорить полчаса о гороховомъ супѣ, или вареныхъ бобахъ, — и онъ убѣдитъ кого-угодно измѣнить родинѣ, перемѣнить вѣру или разлюбить любимаго до сихъ поръ.
Потому главный тюремщикъ не противорѣчилъ, поклонился и вышелъ, а къ королю привели Николая. Тогда между ними произошелъ слѣдующій разговоръ:
— Ты Николай?
— Николай.
— Почему же ты Николай?
— Потому что меня такъ назвали.
— А еслибъ тебя назвали Петромъ?
— Тогда бы я назывался Петромъ.
— У тебя измѣнился бы носъ или уши отъ этого?
— Не думаю.
— Что же ты полагаешь, еслибъ тебя звали Павломъ, тебя бы солнце больше пекло?
— И этого не полагаю.
— Вѣдь, еслибъ ты умѣлъ печь булки, ты бы назывался булочникъ?
— Справедливо.
— Почему же ты тогда упорствуешь въ любви къ Элизѣ?
— Я не упорствую.
его частное дело и никакого государственного преступления тут нет. Если отец девушки согласен, то, я думаю, ничто не мешает их браку.
Но отец девушки был не только несогласен, а, наоборот, отказал наотрез. Тогда король сказал: предоставь это дело мне, я поговорю с Николаем и даю тебе слово, что через три дня он и думать позабудет о твоей дочери.
Король так говорил потому, что кроме того он гордился убедительною силою своих разговоров. Он считал, что стоит ему, как Сократу, поговорить полчаса о гороховом супе, или вареных бобах, — и он убедит кого-угодно изменить родине, переменить веру или разлюбить любимого до сих пор.
Потому главный тюремщик не противоречил, поклонился и вышел, а к королю привели Николая. Тогда между ними произошел следующий разговор:
— Ты Николай?
— Николай.
— Почему же ты Николай?
— Потому что меня так назвали.
— А если б тебя назвали Петром?
— Тогда бы я назывался Петром.
— У тебя изменился бы нос или уши от этого?
— Не думаю.
— Что же ты полагаешь, если б тебя звали Павлом, тебя бы солнце больше пекло?
— И этого не полагаю.
— Ведь, если б ты умел печь булки, ты бы назывался булочник?
— Справедливо.
— Почему же ты тогда упорствуешь в любви к Элизе?
— Я не упорствую.
