слушаться ему было кого, потому что родители его очень скоро умерли, а командовать ребенкомъ, — это такая изъ родительскихъ обязанностей, принять которую на себя найдется всегда много охотниковъ. Чтобы вымыть, накормить ребенка — такъ это нѣтъ, а воспитывать дитя, т.-е. кричать на него, давать ему подзатыльниковъ — всякому лестно.
Такъ и помыкали маленькимъ Николаемъ всѣ, кому было не лѣнь.
И всѣхъ онъ слушался, былъ мальчикомъ тихимъ и послушнымъ. Это, конечно, не значитъ, что у него не было собственныхъ желаній и мнѣній, но вѣдь это его дѣло, никого не касалось. Что ему приказывали, онъ исполнялъ, чего-же больше? Одного только онъ никакъ не могъ исполнить, это — успѣвать въ ученьи.
Онъ не былъ лѣнивымъ, но былъ какой-то безпонятливый на ученье. Побились съ нимъ, побились и отдали пастуху въ подпаски. Такъ и щелкалъ кнутомъ Николай цѣлый день на коровъ, а въ полдень, съѣвши хлѣбъ и лѣсной земляники, или спалъ вверхъ животомъ, или смотрѣлъ, какъ бабочки перелетали съ цвѣтка на цвѣтокъ. Шелъ ему тогда 15-й годъ, и всѣ думали, что, когда старый пастухъ умретъ, его замѣнитъ Николай. Онъ былъ мальчикъ крѣпкій и приземистый, лобъ у него былъ низкій и темные неподвижные глаза. Посмотрѣть на него — сказалъ-бы, что онъ тупой упрямецъ, а между тѣмъ онъ оставался все такимъ же послушнымъ малымъ. Скажутъ ему: Николай, принеси ведро воды, — несетъ; или: — наруби мнѣ дровъ — рубитъ; сдѣлай то, сдѣлай другое — все дѣлаетъ. Еще у него была одна привычка, отъ которой его никакъ не могли отучить, это — всегда говорить правду. Изъ за этой своей привычки немало пришлось ему вынести побоевъ. Спроситъ у него какой нибудь парень: —
слушаться ему было кого, потому что родители его очень скоро умерли, а командовать ребенком, — это такая из родительских обязанностей, принять которую на себя найдется всегда много охотников. Чтобы вымыть, накормить ребенка — так это нет, а воспитывать дитя, т. е. кричать на него, давать ему подзатыльников — всякому лестно.
Так и помыкали маленьким Николаем все, кому было не лень.
И всех он слушался, был мальчиком тихим и послушным. Это, конечно, не значит, что у него не было собственных желаний и мнений, но ведь это его дело, никого не касалось. Что ему приказывали, он исполнял, чего же больше? Одного только он никак не мог исполнить, это — успевать в учении.
Он не был ленивым, но был какой-то беспонятливый на ученье. Побились с ним, побились и отдали пастуху в подпаски. Так и щелкал кнутом Николай целый день на коров, а в полдень, съевши хлеб и лесной земляники, или спал вверх животом, или смотрел, как бабочки перелетали с цветка на цветок. Шел ему тогда 15-й год, и все думали, что, когда старый пастух умрет, его заменит Николай. Он был мальчик крепкий и приземистый, лоб у него был низкий и темные неподвижные глаза. Посмотреть на него — сказал бы, что он тупой упрямец, а между тем он оставался всё таким же послушным малым. Скажут ему: Николай, принеси ведро воды, — несет; или: — наруби мне дров — рубит; сделай то, сделай другое — всё делает. Еще у него была одна привычка, от которой его никак не могли отучить, это — всегда говорить правду. Из-за этой своей привычки немало пришлось ему вынести побоев. Спросит у него какой нибудь парень: —
