если кто меня побьетъ, я очень радъ, я самъ на себя наплевать готовъ: мы не испанцы. Чего гордиться?.. а только мы — удивительный народъ. А что тамъ попы говорятъ, это все вздоръ, — умремъ — лопухъ вырастетъ, и всякую тамъ римскую курію давно нужно бы раскассировать. И дѣтей у меня цѣлой кучи не будетъ, мы не нѣмцы, я одну такую штуку знаю… какое ты мнѣ мясо подаешь? Я англичанинъ, что-ли, сырое мясо жрать? А вотъ, что я не скупъ, — такъ это правда“, — и онъ выбросилъ весь свой кошелекъ на прилавокъ.
Кей шелъ домой, пошатываясь, и все самъ себѣ хвастался, что, вотъ, теперь у него прекрасное національное лицо, и полѣзъ за пазуху вытащить зеркальце. Но въ зеркалѣ, вмѣсто пьяной рожи расхваставшагося Кея, отразилось совсѣмъ другое лицо. Оно было скуласто и косоглазо, было, очевидно, лапландскимъ, но смотрѣло задумчиво, упорно и серьезно. И представлялось, что за нимъ разстилается необозримая снѣжная равнина, гдѣ, при переливномъ свѣтѣ сѣвернаго сіянія, бѣгутъ запряженныя собаки на далекое ржаніе оленей. „А шаманъ-то меня, вѣрно, надулъ. Какое-же это волшебное зеркало!“ — и Кей, бросивъ его на землю, пошелъ, пошатываясь, домой, гдѣ у его жены сидѣлъ одиннадцатый любовникъ.
если кто меня побьет, я очень рад, я сам на себя наплевать готов: мы не испанцы. Чего гордиться?.. а только мы — удивительный народ. А что там попы говорят, это всё вздор, — умрем — лопух вырастет, и всякую там римскую курию давно нужно бы раскассировать. И детей у меня целой кучи не будет, мы не немцы, я одну такую штуку знаю… какое ты мне мясо подаешь? Я англичанин, что ли, сырое мясо жрать? А вот, что я не скуп, — так это правда“, — и он выбросил весь свой кошелек на прилавок.
Кей шел домой, пошатываясь, и всё сам себе хвастался, что, вот, теперь у него прекрасное национальное лицо, и полез за пазуху вытащить зеркальце. Но в зеркале, вместо пьяной рожи расхваставшегося Кея, отразилось совсем другое лицо. Оно было скуласто и косоглазо, было, очевидно, лапландским, но смотрело задумчиво, упорно и серьезно. И представлялось, что за ним расстилается необозримая снежная равнина, где, при переливном свете северного сияния, бегут запряженные собаки на далекое ржание оленей. „А шаман-то меня, верно, надул. Какое же это волшебное зеркало!“ — и Кей, бросив его на землю, пошел, пошатываясь, домой, где у его жены сидел одиннадцатый любовник.
