а Сережа всегда съ ней воевалъ и былъ очень доволенъ, когда однажды она упала въ море.
— Да, да, Ирина мнѣ и объ этомъ разсказывала. Но онъ не былъ злымъ мальчикомъ.
— Ахъ, нѣтъ, притомъ ему было только двѣнадцать лѣтъ, всѣ въ этомъ возрастѣ безжалостны, а теперь посмотри, какой онъ сталъ душечка. Вообще, папа, у тебя прелестныя дѣти и тебѣ было бы грѣшно жаловаться. Не правда-ли?
Отецъ прижалъ рукой къ себѣ Катинъ локоть и повторилъ послѣ нѣкотораго молчанія:
— Конечно, у меня прелестныя дѣти, и жаловаться мнѣ было-бы грѣшно.
Но Катенькѣ послышались будто другія слова, въ отвѣтъ на которыя, поднявъ глаза, она сказала тихо:
— Теперь мы тебя будемъ любить еще больше, потому что мы любимъ ее.
— Это пока не пришла настоящая любовь. Катенька покраснѣла и сказала съ запинкой:
— Это дѣло совсѣмъ другое, и одно другому нисколько не мѣшаетъ. — Помолчавъ, она еще добавила: — Я это знаю.
— Развѣ уже?
Въ отвѣтъ та только кивнула головой, не останавливая прогулки и съ лицомъ, все такъ же залитымъ румянцемъ. Положимъ, Катерина Павловна, равно какъ и ея братъ, при нѣжности кожи краснѣли очень быстро, при чемъ краска заливала не только щеки, но шею, уши и даже лобъ. Но на этотъ разъ Павелъ Ильичъ понялъ, кажется, вѣрно причину внезапнаго румянца, потому что, сдѣлавъ еще шаговъ десять, дочь снова начала:
— Ты меня прости, папа, что я тебѣ раньше ничего не говорила, но дѣло въ томъ, что мнѣ самой было
а Сережа всегда с ней воевал и был очень доволен, когда однажды она упала в море.
— Да, да, Ирина мне и об этом рассказывала. Но он не был злым мальчиком.
— Ах, нет, притом ему было только двенадцать лет, все в этом возрасте безжалостны, а теперь посмотри, какой он стал душечка. Вообще, папа, у тебя прелестные дети и тебе было бы грешно жаловаться. Не правда ли?
Отец прижал рукой к себе Катин локоть и повторил после некоторого молчания:
— Конечно, у меня прелестные дети, и жаловаться мне было бы грешно.
Но Катеньке послышались будто другие слова, в ответ на которые, подняв глаза, она сказала тихо:
— Теперь мы тебя будем любить еще больше, потому что мы любим ее.
— Это пока не пришла настоящая любовь. Катенька покраснела и сказала с запинкой:
— Это дело совсем другое, и одно другому нисколько не мешает. — Помолчав, она еще добавила: — Я это знаю.
— Разве уже?
В ответ та только кивнула головой, не останавливая прогулки и с лицом, всё так же залитым румянцем. Положим, Катерина Павловна, равно как и её брат, при нежности кожи краснели очень быстро, при чём краска заливала не только щеки, но шею, уши и даже лоб. Но на этот раз Павел Ильич понял, кажется, верно причину внезапного румянца, потому что, сделав еще шагов десять, дочь снова начала:
— Ты меня прости, папа, что я тебе раньше ничего не говорила, но дело в том, что мне самой было
