тамъ, что у нихъ служитъ воръ и убійца. Клерка лишили мѣста, которое занялъ какъ разъ его землякъ. Понемногу слухи о его прошломъ распространились, такъ что онъ не могъ найти себѣ занятій, а мелкимъ ремесламъ не былъ обученъ; кромѣ того, мы не будемъ скрывать, что онъ былъ человѣкъ отнюдь не добродѣтельный. Онъ любилъ выпить, повеселиться, не дѣлалъ большого различья между чужимъ карманомъ и своимъ, былъ безпеченъ, и скоро поддавался унынію.
Въ такія минуты не разъ говорила ему жена: „Ну, полно Беппо, я не могу видѣть твоего лица печальнымъ и не могу допустить, чтобъ ты голодалъ. Хочешь я пойду погуляю по улицѣ. Можетъ-быть, что-нибудь и нагуляю. А ты понимаешь, что я люблю только тебя, и измѣны тутъ никакой не будетъ“. Она такъ говорила не потому, что была распутной, а потому, что, дѣйствительно, не могла видѣть своего мужа печальнымъ, и готова была-бы отрубить себѣ обѣ руки, чтобъ зажарить ихъ на ужинъ Беппо.
Но мужъ ее не пустилъ ходить по улицѣ, а открылъ небольшой игорный притонъ, куда многихъ привлекала красота Филомены и ея веселыя пѣсни. Такъ они жили среди шума, ссоръ и дракъ, между шулерами и продажными женщинами. Но и такому существованію насталъ конецъ, потому что скоро послѣ одной изъ большихъ дракъ, въ которой былъ убитъ сынъ нидерландскаго посла, ихъ притонъ закрыли, а самихъ Беппо и Филомену вмѣстѣ посадили на этотъ разъ уже въ парижскую тюрьму. Выйдя изъ нея, они не знали куда итти. Но Беппо стащилъ у какого-то зазѣвавшагося савояра его обезьяну, и они отправились сами какъ савояры, причемъ вмѣсто волынки Филомена пѣла свои пѣсни. Иногда она гадала по рукамъ, потому что, по смуглости кожи, могла сходить за цыганку. Она,
там, что у них служит вор и убийца. Клерка лишили места, которое занял как раз его земляк. Понемногу слухи о его прошлом распространились, так что он не мог найти себе занятий, а мелким ремеслам не был обучен; кроме того, мы не будем скрывать, что он был человек отнюдь не добродетельный. Он любил выпить, повеселиться, не делал большого различья между чужим карманом и своим, был беспечен, и скоро поддавался унынию.
В такие минуты не раз говорила ему жена: «Ну, полно Беппо, я не могу видеть твоего лица печальным и не могу допустить, чтоб ты голодал. Хочешь я пойду погуляю по улице. Может быть, что-нибудь и нагуляю. А ты понимаешь, что я люблю только тебя, и измены тут никакой не будет». Она так говорила не потому, что была распутной, а потому, что, действительно, не могла видеть своего мужа печальным, и готова была бы отрубить себе обе руки, чтоб зажарить их на ужин Беппо.
Но муж ее не пустил ходить по улице, а открыл небольшой игорный притон, куда многих привлекала красота Филомены и ее веселые песни. Так они жили среди шума, ссор и драк, между шулерами и продажными женщинами. Но и такому существованию настал конец, потому что скоро после одной из больших драк, в которой был убит сын нидерландского посла, их притон закрыли, а самих Беппо и Филомену вместе посадили на этот раз уже в парижскую тюрьму. Выйдя из нее, они не знали куда идти. Но Беппо стащил у какого-то зазевавшегося савояра его обезьяну, и они отправились сами как савояры, причем вместо волынки Филомена пела свои песни. Иногда она гадала по рукам, потому что, по смуглости кожи, могла сходить за цыганку. Она,
