какъ каждый передовой русскій его времени. Направивъ жизнь, Ирина Ламберъ неожиданно умерла, оставивъ неутѣшнымъ вдовца и достаточно опредѣлившимися дѣтей.
И эти два мѣсяца, что они жили втроемъ, были грустнымъ, но довольно спокойнымъ и какъ-то еще болѣе любовнымъ временемъ. Какъ цвѣты въ букетѣ, изъ котораго вынутъ средній цвѣтокъ, сами крѣпче сжимаются, чтобы наполнить лепестками и листьями образовавшуюся пустоту, такъ и эти трое людей, казалось, еще тѣснѣе привязались другъ къ другу послѣ того, какъ ушла отъ нихъ та, которую они по-разному, но одинаково сильно любили.
За столомъ велись негромкія бесѣды о вещахъ постороннихъ, такъ какъ дѣти и гость считали Павла Ильича, можетъ быть, и справедливо, наиболѣе слабымъ и удрученнымъ недавней потерей. Они разговаривали съ нимъ, какъ съ больнымъ, хотя онъ, повидимому, тоже крѣпился, и не только проговорилъ весь обѣдъ, но даже перешелъ со всѣми въ гостиную пить кофе.
Но все-таки, когда онъ удалился къ себѣ, молодые люди вздохнули съ облегченіемъ, и разговоръ принялъ болѣе живой и свободный характеръ.
Стоя у окна, черезъ которое виденъ былъ янтарь поблѣднѣвшаго неба, Сережа сказалъ:
— Поѣдемте, господа, кататься! Такой чудный вечеръ.
— Мало мы еще сегодня трепались? Я и отъ скачекъ не отдохнула, и потомъ теперь поздно. Во всякомъ случаѣ, если Андрей Семеновичъ поѣдетъ, поѣзжайте вдвоемъ: я останусь.
— Безъ васъ намъ будетъ скучно, — сказалъ офицеръ.
как каждый передовой русский его времени. Направив жизнь, Ирина Ламбер неожиданно умерла, оставив неутешным вдовца и достаточно определившимися детей.
И эти два месяца, что они жили втроем, были грустным, но довольно спокойным и как-то еще более любовным временем. Как цветы в букете, из которого вынут средний цветок, сами крепче сжимаются, чтобы наполнить лепестками и листьями образовавшуюся пустоту, так и эти трое людей, казалось, еще теснее привязались друг к другу после того, как ушла от них та, которую они по-разному, но одинаково сильно любили.
За столом велись негромкие беседы о вещах посторонних, так как дети и гость считали Павла Ильича, может быть, и справедливо, наиболее слабым и удрученным недавней потерей. Они разговаривали с ним, как с больным, хотя он, по-видимому, тоже крепился, и не только проговорил весь обед, но даже перешел со всеми в гостиную пить кофе.
Но всё-таки, когда он удалился к себе, молодые люди вздохнули с облегчением, и разговор принял более живой и свободный характер.
Стоя у окна, через которое виден был янтарь побледневшего неба, Сережа сказал:
— Поедемте, господа, кататься! Такой чудный вечер.
— Мало мы еще сегодня трепались? Я и от скачек не отдохнула, и потом теперь поздно. Во всяком случае, если Андрей Семенович поедет, поезжайте вдвоем: я останусь.
— Без вас нам будет скучно, — сказал офицер.
