Катенька, указывая на плотно затворенныя двери рукою, съ которой она еще не сняла черной съ бѣлыми швами перчатки, сказала:
— Вы знаете, въ комнатѣ мамы все, все осталось безъ перемѣны съ того дня, какъ она заболѣла. Открыто піанино, на которомъ она играла но вечерамъ, открыта книга, которую она читала, и на рабочемъ столикѣ все еще лежитъ голубая матерія ея послѣдняго шитья. Я не люблю, когда отецъ туда ходитъ.
Разговоръ прервался, потому что въ комнату вошелъ Павелъ Ильичъ Прозоровъ — отецъ Кати и Сережи, высокій человѣкъ, приближавшійся къ пятому десятку: сѣдина смягчала рыжевато-золотой цвѣтъ его довольно длинныхъ волосъ и дѣлала еле замѣтной небольшую бороду; голубые глаза на свѣжемъ розовомъ лицѣ, нерѣшительная походка и движенія очень отличали ег отъ дѣтей, похожихъ, вѣроятно, на покойную мать; лишь звонкій, нѣсколько картавый голосъ, да манера откидывать голову назадъ, выставляя шею, напоминали, что всѣ трое носили фамилію Прозоровыхъ. Въ длинномъ сюртукѣ, закрытомъ жилетѣ и низкомъ отложномъ воротникѣ онъ былъ похожъ на англійскаго проповѣдника или стариннаго доктора, болѣе чѣмъ на писателя, чьи острыя, элегантныя и парадоксальныя статьи плѣняли тѣхъ немногихъ, которые ихъ читали. Получивъ за годъ передъ этимъ большое и неожиданное наслѣдство, онъ могъ спокойно и съ любовью заниматься излюбленными имъ наукой и чтеніемъ, окруженный тѣмъ достаткомъ, котораго, конечно, ему не дало бы положеніе оригинальнаго и уединеннаго мыслителя. Но здѣсь постигло его испытаніе въ видѣ смерти жены, Ирины Артуровны, урожденной Ламберъ, на которой онъ женился по страсти во время своихъ заграничныхъ скитаній, которыя онъ предпринялъ,
Катенька, указывая на плотно затворенные двери рукою, с которой она еще не сняла черной с белыми швами перчатки, сказала:
— Вы знаете, в комнате мамы всё, всё осталось без перемены с того дня, как она заболела. Открыто пианино, на котором она играла но вечерам, открыта книга, которую она читала, и на рабочем столике всё еще лежит голубая материя её последнего шитья. Я не люблю, когда отец туда ходит.
Разговор прервался, потому что в комнату вошел Павел Ильич Прозоров — отец Кати и Сережи, высокий человек, приближавшийся к пятому десятку: седина смягчала рыжевато-золотой цвет его довольно длинных волос и делала еле заметной небольшую бороду; голубые глаза на свежем розовом лице, нерешительная походка и движения очень отличали его от детей, похожих, вероятно, на покойную мать; лишь звонкий, несколько картавый голос, да манера откидывать голову назад, выставляя шею, напоминали, что все трое носили фамилию Прозоровых. В длинном сюртуке, закрытом жилете и низком отложном воротнике он был похож на английского проповедника или старинного доктора, более чем на писателя, чьи острые, элегантные и парадоксальные статьи пленяли тех немногих, которые их читали. Получив за год перед этим большое и неожиданное наследство, он мог спокойно и с любовью заниматься излюбленными им наукой и чтением, окруженный тем достатком, которого, конечно, ему не дало бы положение оригинального и уединенного мыслителя. Но здесь постигло его испытание в виде смерти жены, Ирины Артуровны, урожденной Ламбер, на которой он женился по страсти во время своих заграничных скитаний, которые он предпринял,
