то, отъ чего тебѣ станетъ понятнѣе… Ты, конечно, не предполагаешь, Катя, не можешь этого предполагать… Я сдѣлалась любовницей твоего отца.
— Да? — беззвучно сказала Катенька. — Давно?
— Нѣтъ. Но не все ли это равно? Я знаю, что это ужасно, ты меня можешь, должна ненавидѣть и презирать уже изъ одной любви къ твоей покойной матери, но не прерывай меня, покуда не узнаешь всего… Это правда, что я любовница твоего отца, ноя его нисколько не люблю, то-есть не люблю такой любовью… Я должна была такъ сдѣлать, потому что такъ хотѣла твоя мать.
— Моя мать? Что же, она при жизни выразила такое желаніе или, умирая, завѣщала отцу?..
— Нѣтъ, но вѣдь можно знать волю умершихъ, и мы знали.
Катенька улыбнулась и отвѣтила безъ гнѣва:
— Я никакъ не могла-бы на васъ сердиться, тѣмъ болѣе презирать васъ за то, что вы полюбили моего отца. Конечно, онъ достоинъ всякой любви, и вы оба люди совершенно свободные. Я бы могла огорчиться, что отецъ такъ легко позабылъ покойную маму, — это, конечно, такъ… Но если вы его не любите и онъ, по вашимъ словамъ, васъ не любитъ, тогда вся эта исторія принимаетъ иной характеръ, котораго, конечно, одобрить я не могу. Мнѣ это и чуждо, и непонятно, или, если хотите, очень понятно, по въ высшей мѣрѣ противно. Вы меня простите, но другого слова я не могу найти. Мнѣ васъ очень жаль, потому-что, по-моему, здѣсь ваша воля не участвовала. Но выдавать за волю покойной мамы мелкія желанія постороннихъ намъ людей — это весьма безцеремонно. Можете быть покойны, я объ этомъ никому не скажу. И я вамъ очень
то, от чего тебе станет понятнее… Ты, конечно, не предполагаешь, Катя, не можешь этого предполагать… Я сделалась любовницей твоего отца.
— Да? — беззвучно сказала Катенька. — Давно?
— Нет. Но не всё ли это равно? Я знаю, что это ужасно, ты меня можешь, должна ненавидеть и презирать уже из одной любви к твоей покойной матери, но не прерывай меня, покуда не узнаешь всего… Это правда, что я любовница твоего отца, ноя его нисколько не люблю, то есть не люблю такой любовью… Я должна была так сделать, потому что так хотела твоя мать.
— Моя мать? Что же, она при жизни выразила такое желание или, умирая, завещала отцу?..
— Нет, но ведь можно знать волю умерших, и мы знали.
Катенька улыбнулась и ответила без гнева:
— Я никак не могла бы на вас сердиться, тем более презирать вас за то, что вы полюбили моего отца. Конечно, он достоин всякой любви, и вы оба люди совершенно свободные. Я бы могла огорчиться, что отец так легко позабыл покойную маму, — это, конечно, так… Но если вы его не любите и он, по вашим словам, вас не любит, тогда вся эта история принимает иной характер, которого, конечно, одобрить я не могу. Мне это и чуждо, и непонятно, или, если хотите, очень понятно, по в высшей мере противно. Вы меня простите, но другого слова я не могу найти. Мне вас очень жаль, потому что, по-моему, здесь ваша воля не участвовала. Но выдавать за волю покойной мамы мелкие желания посторонних нам людей — это весьма бесцеремонно. Можете быть покойны, я об этом никому не скажу. И я вам очень
