мѣтнѣе было необычайное волненіе, которое ею овладѣло. Она схватила обѣими руками Катенькину руку и приблизила лицо къ ея лицу, широко раскрывъ глаза:
— Я вамъ клянусь, что это почти въ первый разъ я говорила съ вашимъ отцомъ и что въ нашемъ разговорѣ не было ничего предосудительнаго.
— Я въ этомъ увѣрена! — отвѣтила Катенька суховато. — А тетя Софи продолжала еще болѣе взволнованно:
— Вы можете думать что-нибудь дурное, вамъ можетъ казаться, что я и сестра какъ-то втерлись въ ваше семейство, имѣемъ слишкомъ большее вліяніе и злоупотребляемъ имъ. Но, повѣрьте, это не такъ. Моя сестра Елена — она святая женщина, вы это знаете. Я ее слушаюсь не только какъ старшую сестру, но какъ покойную мать, потому что она знаетъ лучше насъ всѣхъ то, что необходимо знать, необходимо!.. Вы можетъ-быть, думаете, что вашъ отецъ слишкомъ любитъ меня?
И голосъ Софьи Артуровны перервался, какъ-будто она страшилась Катенькинаго отвѣта.
— Я объ этомъ ничего не знаю… И потомъ отецъ можетъ любить кого ему угодно. Кто тутъ можетъ быть судьею? Онъ человѣкъ добрый и въ сущности христіанинъ; я думаю, онъ любитъ всѣхъ.
— Ахъ Катенька, вы все не про то, не про то! Я очень виновата предъ вами, конечно, но я говорила не о христіанской любви.
— А о какой-же? Что-же, вы думаете, что отецъ влюбленъ въ васъ?
Видя, что Софья Артуровна замолкла, припавъ къ ея плечу, Катенька снова спросила:
— Давно онъ васъ любитъ?
метнее было необычайное волнение, которое ею овладело. Она схватила обеими руками Катенькину руку и приблизила лицо к её лицу, широко раскрыв глаза:
— Я вам клянусь, что это почти в первый раз я говорила с вашим отцом и что в нашем разговоре не было ничего предосудительного.
— Я в этом уверена! — ответила Катенька суховато. — А тетя Софи продолжала еще более взволнованно:
— Вы можете думать что-нибудь дурное, вам может казаться, что я и сестра как-то втерлись в ваше семейство, имеем слишком большее влияние и злоупотребляем им. Но, поверьте, это не так. Моя сестра Елена — она святая женщина, вы это знаете. Я ее слушаюсь не только как старшую сестру, но как покойную мать, потому что она знает лучше нас всех то, что необходимо знать, необходимо!.. Вы может быть, думаете, что ваш отец слишком любит меня?
И голос Софьи Артуровны перервался, как будто она страшилась Катенькиного ответа.
— Я об этом ничего не знаю… И потом отец может любить кого ему угодно. Кто тут может быть судьею? Он человек добрый и в сущности христианин; я думаю, он любит всех.
— Ах Катенька, вы всё не про то, не про то! Я очень виновата пред вами, конечно, но я говорила не о христианской любви.
— А о какой же? Что же, вы думаете, что отец влюблен в вас?
Видя, что Софья Артуровна замолкла, припав к её плечу, Катенька снова спросила:
— Давно он вас любит?
