— Ну, можно ли такъ долго спать?
— Развѣ такъ поздно?
— Скоро два. Я принесъ вишенъ.
— Ты уже выходилъ, Орестъ?
— Очевидно. Лучше того: я уже работалъ.
— Это ужасно, Орестъ. Ты всегда — какъ укоръ совѣсти. А я всегда просыпаю. Ну, съ завтрашняго дня начну жить по новому; у насъ завтра что? среда? Ну, вотъ и отлично… а смѣшные вчера стихи говорилъ въ „Совѣ“ этотъ московскій типъ. По правдѣ сказать, я ничего не понялъ. А Лелечка, по моему, совсѣмъ напилась. Она — забавный звѣрекъ. Ну, ужъ твоя Ираида, благодарю покорно!
— Она очень достойная женщина, Ираида Львовна.
— Я ея достоинствъ отъ нея не отнимаю. Но она очень громоздка для нормальнаго времяпрепровожденія, и иногда, прости меня, прямо напоминаетъ Полину. Нельзя же изъ всякой малости дѣлать катастрофы и великіе вопросы! если у нея попросить 10 р., она ихъ дастъ съ такимъ видомъ и съ такимъ чувствомъ, будто спасаетъ голодающую деревню.
— Да ты одѣваешься, или просто такъ болтаешь?
— Я уже почти всталъ. Разъ у меня голова отодрана отъ подушки, — дѣло сдѣлано.
— Ну, можно ли так долго спать?
— Разве так поздно?
— Скоро два. Я принес вишен.
— Ты уже выходил, Орест?
— Очевидно. Лучше того: я уже работал.
— Это ужасно, Орест. Ты всегда — как укор совести. А я всегда просыпаю. Ну, с завтрашнего дня начну жить по новому; у нас завтра что? среда? Ну, вот и отлично… а смешные вчера стихи говорил в „Сове“ этот московский тип. По правде сказать, я ничего не понял. А Лелечка, по моему, совсем напилась. Она — забавный зверек. Ну, уж твоя Ираида, благодарю покорно!
— Она очень достойная женщина, Ираида Львовна.
— Я её достоинств от неё не отнимаю. Но она очень громоздка для нормального времяпрепровождения, и иногда, прости меня, прямо напоминает Полину. Нельзя же из всякой малости делать катастрофы и великие вопросы! если у неё попросить 10 р., она их даст с таким видом и с таким чувством, будто спасает голодающую деревню.
— Да ты одеваешься, или просто так болтаешь?
— Я уже почти встал. Раз у меня голова отодрана от подушки, — дело сделано.
