холодомъ мой умъ, и заперевши дверь, велѣвши Урсулѣ молчать, я важно и медленно спустился къ двумъ молодымъ розовымъ нѣмцамъ.
«Вы посланы отъ герцога Эрнести Іогана за мною?» спросилъ я спокойно. Тѣ поклонились и начали вмѣстѣ: «Мы имѣемъ честь говорить?»
— Да, вы говорите съ извѣстнымъ Амброзіусомъ Петромъ Іеронимомъ Скальцарокка.
«Но, почтенный синьоръ, намъ говорили, предупреждали… ваши года»…
— Въ день св. дѣвы Пракседы, двадцатаго Іюля, мнѣ минетъ 45 лѣтъ, — проговорилъ я важно и мечтательно улыбаясь. Видя ихъ недоумѣвающій взглядъ, я добавилъ, указывая на прижавшуюся къ двери Урсулу: — Эта женщина подтвердитъ вамъ мои слова. Для мудрецовъ доступны всѣ тайны природы, и самые годы, какъ ядъ, какъ клевета, безсильны могутъ быть надъ ними.
Посланные почтительно слушали, полуоткрывши розовые рты, межъ тѣмъ какъ ѣдкій дымъ изъ лабораторіи Скальцарокка тонкой струей стлался по потолку.
холодом мой ум, и заперевши дверь, велевши Урсуле молчать, я важно и медленно спустился к двум молодым розовым немцам.
«Вы посланы от герцога Эрнести Иогана за мною?» спросил я спокойно. Те поклонились и начали вместе: «Мы имеем честь говорить?»
— Да, вы говорите с известным Амброзиусом Петром Иеронимом Скальцарокка.
«Но, почтенный синьор, нам говорили, предупреждали… ваши года»…
— В день св. девы Пракседы, двадцатого Июля, мне минет 45 лет, — проговорил я важно и мечтательно улыбаясь. Видя их недоумевающий взгляд, я добавил, указывая на прижавшуюся к двери Урсулу: — Эта женщина подтвердит вам мои слова. Для мудрецов доступны все тайны природы, и самые годы, как яд, как клевета, бессильны могут быть над ними.
Посланные почтительно слушали, полуоткрывши розовые рты, меж тем как едкий дым из лаборатории Скальцарокка тонкой струей стлался по потолку.
