десять тысячъ луидоровъ — остальные въ лѣвомъ ящикѣ бюро» — въ страхѣ я бросился къ синьорѣ Катаринѣ, но та, прижавъ палецъ къ губамъ, какъ приказанье молчать, увлекла меня къ окну, межъ тѣмъ какъ блѣдная Бьянка продолжала произносить непонятныя отрывочныя фразы, будто отвѣты на ей одной слышные вопросы.
Однажды утромъ синьоръ Амброзіусъ, велѣвши мнѣ одѣться, приказалъ слѣдовать за нимъ въ ближайшую церковь; сказавъ: «Эме, я открою вамъ большую, тайну, которая можетъ составить счастье вашей жизни; но прежде я долженъ быть увѣренъ, что вы не выдадите тайны и вы передъ алтаремъ прочитаете бумагу, которая у меня въ карманѣ». Нѣкоторая торжественность этой вступительной рѣчи, обстановка полутемной церкви съ немногочисленными богомольцами, выходъ на воздухъ послѣ продолжительнаго комнатнаго затвора меня настроили Самого на болѣе возвышенное чувство. Въ церкви у алтаря, гдѣ горѣла неугасимая лампада передъ святыми дарами, й прочиталъ слѣдующее: «Я, Жанъ Эме Уллиссъ Варѳоломей
десять тысяч луидоров — остальные в левом ящике бюро» — в страхе я бросился к синьоре Катарине, но та, прижав палец к губам, как приказанье молчать, увлекла меня к окну, меж тем как бледная Бьянка продолжала произносить непонятные отрывочные фразы, будто ответы на ей одной слышные вопросы.
Однажды утром синьор Амброзиус, велевши мне одеться, приказал следовать за ним в ближайшую церковь; сказав: «Эме, я открою вам большую, тайну, которая может составить счастье вашей жизни; но прежде я должен быть уверен, что вы не выдадите тайны и вы перед алтарем прочитаете бумагу, которая у меня в кармане». Некоторая торжественность этой вступительной речи, обстановка полутемной церкви с немногочисленными богомольцами, выход на воздух после продолжительного комнатного затвора меня настроили Самого на более возвышенное чувство. В церкви у алтаря, где горела неугасимая лампада перед святыми дарами, й прочитал следующее: «Я, Жан Эме Уллисс Варфоломей
