Скарлатти и затѣмъ сѣла, молча, не отвѣчая на наши шутки, къ окну, и долго сидѣла съ потушенными свѣчами, когда луна давно уже скрылась, опустивъ руки на колѣни и, казалось, о чемъ-то глубока задумавшись.
Джузеппе, опершись на клавесинъ, за которымъ пѣла наша кузина, шепталъ страстно, глядя на ея худые пальцы, розовые и глянцевитые: «я обожаю ваши руки, Паска, ни у кого нѣтъ такихъ дивныхъ рукъ, я вамъ принесу ларецъ съ перстнями отъ отца, талъ есть чудные аметисты и розовые топазы, какъ ваша кожа». Паска полузакрывши глаза, пѣла тонкимъ жидкимъ голосомъ:
«Я пою какъ лебедь, умирая,
Умирая, я пою любя.
И любя, люблю одну тебя
И люблю я, отъ любви сгорая».
Горбунья съ Франсуа отъ скуки играли въ карты на шоколадъ, а я смотрѣлъ въ окно и противоположный домъ, гдѣ была видна кухня съ поварами, готовящими ужинъ. Стукъ въ дверь заставилъ насъ всѣхъ встрепенуться; Франсуа впустилъ стараго Спала-
Скарлатти и затем села, молча, не отвечая на наши шутки, к окну, и долго сидела с потушенными свечами, когда луна давно уже скрылась, опустив руки на колени и, казалось, о чём-то глубока задумавшись.
Джузеппе, опершись на клавесин, за которым пела наша кузина, шептал страстно, глядя на её худые пальцы, розовые и глянцевитые: «я обожаю ваши руки, Паска, ни у кого нет таких дивных рук, я вам принесу ларец с перстнями от отца, тал есть чудные аметисты и розовые топазы, как ваша кожа». Паска, полузакрывши глаза, пела тонким жидким голосом:
«Я пою как лебедь, умирая,
Умирая, я пою любя.
И любя, люблю одну тебя
И люблю я, от любви сгорая».
Горбунья с Франсуа от скуки играли в карты на шоколад, а я смотрел в окно и противоположный дом, где была видна кухня с поварами, готовящими ужин. Стук в дверь заставил нас всех встрепенуться; Франсуа впустил старого Спала-
