Франсуа былъ скученъ, пересталъ пить, сталъ еще благочестивѣе, чѣмъ прежде, часто лежалъ на кровати, и наши дружескія бесѣды, гдѣ мой страхъ исчезъ, а любопытство все усиливалось, казалось, только слегка развлекали его. Нѣжною заботливостью я старался облегчить его тоску. Однажды, поднявшись зачѣмъ-то въ верхній этажъ, я засталъ Франсуа сидящимъ на окнѣ лѣстницы съ оставленной подлѣ щеткой, задумчиваго и казалось не видящаго пэйзажа, на который онъ смотрѣлъ. Изъ окна были видны красныя крыши болѣе низкихъ построекъ, кусочекъ Сены, по синей водѣ которой быстро двигались паруса лодокъ, надуваемые сильнымъ вѣтромъ, сѣроватый рядъ домовъ на противоположномъ зеленомъ берегу, и стаи птицъ, носящихся съ крикомъ по безоблачному небу. Я окликнулъ маркиза.
— Ты усталъ? — спросилъ я, глядя на его поблѣднѣвшее лицо.
— Да, я не могу такъ больше жить!.. и вотъ, я давно хотѣлъ сказать тебѣ, Эме, мой единственный теперь другъ и товарищъ; вотъ что я все время думаю, что меня тревожитъ и дѣлаетъ все болѣе блѣднымъ.
Франсуа был скучен, перестал пить, стал еще благочестивее, чем прежде, часто лежал на кровати, и наши дружеские беседы, где мой страх исчез, а любопытство всё усиливалось, казалось, только слегка развлекали его. Нежною заботливостью я старался облегчить его тоску. Однажды, поднявшись зачем-то в верхний этаж, я застал Франсуа сидящим на окне лестницы с оставленной подле щеткой, задумчивого и казалось не видящего пейзажа, на который он смотрел. Из окна были видны красные крыши более низких построек, кусочек Сены, по синей воде которой быстро двигались паруса лодок, надуваемые сильным ветром, сероватый ряд домов на противоположном зеленом берегу, и стаи птиц, носящихся с криком по безоблачному небу. Я окликнул маркиза.
— Ты устал? — спросил я, глядя на его побледневшее лицо.
— Да, я не могу так больше жить!.. и вот, я давно хотел сказать тебе, Эме, мой единственный теперь друг и товарищ; вот что я всё время думаю, что меня тревожит и делает всё более бледным.
