— Нѣтъ, онъ живъ — онъ женился третьяго дня, — сказалъ маркизъ, неподвижно глядя въ потолокъ.
Я промолчалъ, хотя не понималъ, почему женитьба князя отнимаетъ его отъ насъ.
Изъ немигающихъ свѣтлыхъ глазъ маркиза стекали слезы, тогда какъ лицо не морщилось и почти улыбалось. Поправивъ фитиль на свѣчкѣ, я снова сѣлъ на кровать.
— Вы очень горюете объ этомъ?
Франсуа кивнулъ головой молча.
— Все проходитъ, все забывается, находятъ новое; вотъ я имѣлъ Луизу и потерялъ и не плачу, а любовь сильнѣе связываетъ, чѣмъ дружба.
— Ты ничего не понимаешь, — процѣдилъ маркизъ, отворачиваясь къ стѣнкѣ. Часы пробили двѣнадцать, я долженъ былъ что-нибудь сдѣлать. Я взялъ руку все отвернувшагося де-Сосье и сталъ цѣловать ее, тоже плача.
— Потуши свѣчу, отецъ забранится. Такъ ты въ самомъ дѣлѣ меня жалѣешь? — прошепталъ Франсуа, обнимая меня въ темнотѣ.
— Нет, он жив — он женился третьего дня, — сказал маркиз, неподвижно глядя в потолок.
Я промолчал, хотя не понимал, почему женитьба князя отнимает его от нас.
Из немигающих светлых глаз маркиза стекали слезы, тогда как лицо не морщилось и почти улыбалось. Поправив фитиль на свечке, я снова сел на кровать.
— Вы очень горюете об этом?
Франсуа кивнул головой молча.
— Всё проходит, всё забывается, находят новое; вот я имел Луизу и потерял и не плачу, а любовь сильнее связывает, чем дружба.
— Ты ничего не понимаешь, — процедил маркиз, отворачиваясь к стенке. Часы пробили двенадцать, я должен был что-нибудь сделать. Я взял руку всё отвернувшегося де-Сосье и стал целовать ее, тоже плача.
— Потуши свечу, отец забранится. Так ты в самом деле меня жалеешь? — прошептал Франсуа, обнимая меня в темноте.
