и остроуміемъ живыми главами; онъ вспомнилъ его разговоры, гдѣ изъ шамкающаго рта вылетали парадоксы, остроты и разсказы, все болѣе и болѣе теряющіеся въ наше время, и ему слышался голосъ Джузеппе, говорившій: «да если у кого и шесть и четыре пальца, такъ Господь Богъ же надѣлилъ его такими ногами и ходить ему нужно какъ и другимъ».
— Камни, стѣны краснѣли, когда велся процессъ графа, — говорилъ Мори, проходя налѣво въ комнату, наполненную черными фигурами духовныхъ и немногими посѣтителями изъ мірянъ, — желавшимъ по пятницамъ ѣсть постное. Пожилая англичанка съ безбородымъ юношей говорила съ сильнымъ акцентомъ по-французски:
— Мы, обращенныя, мы больше любимъ, болѣе сознательно понимаемъ всю красоту и прелесть католицизма, его обрядовъ, его догматовъ, его дисциплины.
— Бѣдная женщина, — пояснялъ каноникъ, кладя шляпу на деревянный диванъ рядомъ съ собою, — богатой, хорошей семьи — и вотъ ходитъ по урокамъ, нуждается, такъ какъ узнала истинную вѣру и всѣ отъ нея отшатнулись.
— Risotto! три порціи!
и остроумием живыми главами; он вспомнил его разговоры, где из шамкающего рта вылетали парадоксы, остроты и рассказы, всё более и более теряющиеся в наше время, и ему слышался голос Джузеппе, говоривший: «да если у кого и шесть и четыре пальца, так Господь Бог же наделил его такими ногами и ходить ему нужно как и другим».
— Камни, стены краснели, когда велся процесс графа, — говорил Мори, проходя налево в комнату, наполненную черными фигурами духовных и немногими посетителями из мирян, — желавшим по пятницам есть постное. Пожилая англичанка с безбородым юношей говорила с сильным акцентом по-французски:
— Мы, обращенные, мы больше любим, более сознательно понимаем всю красоту и прелесть католицизма, его обрядов, его догматов, его дисциплины.
— Бедная женщина, — пояснял каноник, кладя шляпу на деревянный диван рядом с собою, — богатой, хорошей семьи — и вот ходит по урокам, нуждается, так как узнала истинную веру и все от неё отшатнулись.
— Risotto! три порции!
