И былъ слышенъ шумъ отодвигаемыхъ стульевъ, звукъ фортепіано въ громкихъ и гордыхъ аккордахъ и голосъ Орсини, начавшаго съ грубоватою страстностью широкую, нѣсколько банальную, мелодію.
— О, какъ я рада! Дядя, говорите? безподобно! — щебетала m-me Монье, выбѣгая на террасу, вся въ розовомъ, рыжая, безобразная и прелестная.
— Вы здѣсь? — наткнулась она на Ваню, — новость! Вашъ соотечественникъ пріѣхалъ. Но онъ не русскій, хотя изъ Петербурга; большой мнѣ другъ; онъ — англичанинъ. А? что? — бросала она, не дожидаясь отвѣта, и скрылась навстрѣчу пріѣзжимъ по широкой проѣзжей дорогѣ въ саду, уже освѣщенномъ луной.
— Ради Бога, уйдемте, я боюсь, я не хочу этого, уйдемте, не прощаясь, сейчасъ, сію минуту, — торопилъ Ваня каноника, сидѣвшаго за мороженымъ и смотрѣвшаго во всѣ глаза на Ваню.
— Но да, но да, мое дитя, но я не понимаю, чего вы волнуетесь; идемте, я только найду свою шляпу.
— Скорѣй, скорѣй, cher père! — изнывалъ Ваня въ безпричинномъ страхѣ. — Сюда, сюда, тамъ ѣдутъ! — свертывалъ онъ въ
И был слышен шум отодвигаемых стульев, звук фортепиано в громких и гордых аккордах и голос Орсини, начавшего с грубоватою страстностью широкую, несколько банальную, мелодию.
— О, как я рада! Дядя, говорите? бесподобно! — щебетала m-me Монье, выбегая на террасу, вся в розовом, рыжая, безобразная и прелестная.
— Вы здесь? — наткнулась она на Ваню, — новость! Ваш соотечественник приехал. Но он не русский, хотя из Петербурга; большой мне друг; он — англичанин. А? что? — бросала она, не дожидаясь ответа, и скрылась навстречу приезжим по широкой проезжей дороге в саду, уже освещенном луной.
— Ради Бога, уйдемте, я боюсь, я не хочу этого, уйдемте, не прощаясь, сейчас, сию минуту, — торопил Ваня каноника, сидевшего за мороженым и смотревшего во все глаза на Ваню.
— Но да, но да, мое дитя, но я не понимаю, чего вы волнуетесь; идемте, я только найду свою шляпу.
— Скорей, скорей, cher père! — изнывал Ваня в беспричинном страхе. — Сюда, сюда, там едут! — свертывал он в
