ремоніи, — маркиза одинока и всѣмъ рада. Она — моя тетка, и я ея наслѣдникъ.
Орсини сладко улыбался тонкимъ ртомъ на бѣломъ толстѣющемъ лицѣ и черными безъ блеска глазами, и перстни блестѣли на его музыкально развитыхъ въ связкахъ съ коротко обстриженными ногтями пальцахъ.
— Этотъ Уго похожъ на отравителя, не правда ли? — спрашивалъ Ваня у своего спутника, идя домой вверхъ по Корсо.
— Что за фантазія? Онъ — очень милый человѣкъ, больше ничего.
Несмотря на мелкій дождь, текшій ручейками вдоль тротуара подъ гору, прохлада музея была пріятна и желанна. Послѣ посѣщенія колизея, форумовъ, Палатина, совсѣмъ передъ отъѣздомъ, они стояли въ небольшой залѣ передъ «бѣгущимъ юношей» почти одни.
— Только торсъ, такъ называемый «Иліоней», можетъ сравниться съ этимъ по жизни и красотѣ юношескаго тѣла, гдѣ видно подъ бѣлою кожей, какъ струится багряная кровь, гдѣ всѣ мускулы опьяняюще-плѣнительны и гдѣ намъ, современникамъ, не мѣшаетъ отсутствіе рукъ и головы. Само тѣло,
ремонии, — маркиза одинока и всем рада. Она — моя тетка, и я её наследник.
Орсини сладко улыбался тонким ртом на белом толстеющем лице и черными без блеска глазами, и перстни блестели на его музыкально развитых в связках с коротко обстриженными ногтями пальцах.
— Этот Уго похож на отравителя, не правда ли? — спрашивал Ваня у своего спутника, идя домой вверх по Корсо.
— Что за фантазия? Он — очень милый человек, больше ничего.
Несмотря на мелкий дождь, текший ручейками вдоль тротуара под гору, прохлада музея была приятна и желанна. После посещения колизея, форумов, Палатина, совсем перед отъездом, они стояли в небольшой зале перед «бегущим юношей» почти одни.
— Только торс, так называемый «Илионей», может сравниться с этим по жизни и красоте юношеского тела, где видно под белою кожей, как струится багряная кровь, где все мускулы опьяняюще-пленительны и где нам, современникам, не мешает отсутствие рук и головы. Само тело,
