— Ваня! Ваня! — пронзительно вскричала женщина, подымаясь и снова падая на песокъ при видѣ вздувшагося осклизлаго трупа.
Ваня въ ужасѣ бросился бѣжать въ гору, спотыкаясь, царапаясь о кусты и крапиву, не оглядываясь, будто за нимъ гнались по пятамъ, и съ бьющимся сердцемъ, шумомъ въ вискахъ остановился только въ саду Сорокиныхъ, гдѣ краснѣли яблоки на рѣдко посаженныхъ яблоняхъ, за спокойной Волгой темнѣли лѣса, въ травѣ стрекотали кузнечики и пахло медомъ и калуферомъ.
«Есть связки, мускулы въ человѣческомъ тѣлѣ, которыхъ невозможно безъ трепета видѣть», — вспоминались Ванѣ слова Штрупа, когда онъ съ ужасомъ при свѣчѣ разглядывалъ въ зеркало свое тонкое, теперь страшно блѣдное, лицо съ тонкими бровями и сѣрыми глазами, ярко-красный ротъ и вьющіеся волосы надъ тонкой шеей. Онъ не удивился даже, что въ такой поздній часъ вдругъ вошла неслышно Марья Дмитріевна, плотно и тихо затворивъ за собою дверь.
— Что жъ это будетъ? что жъ это будетъ? — бросился онъ къ ней. — Впадутъ,
— Ваня! Ваня! — пронзительно вскричала женщина, подымаясь и снова падая на песок при виде вздувшегося осклизлого трупа.
Ваня в ужасе бросился бежать в гору, спотыкаясь, царапаясь о кусты и крапиву, не оглядываясь, будто за ним гнались по пятам, и с бьющимся сердцем, шумом в висках остановился только в саду Сорокиных, где краснели яблоки на редко посаженных яблонях, за спокойной Волгой темнели леса, в траве стрекотали кузнечики и пахло медом и калуфером.
«Есть связки, мускулы в человеческом теле, которых невозможно без трепета видеть», — вспоминались Ване слова Штрупа, когда он с ужасом при свече разглядывал в зеркало свое тонкое, теперь страшно бледное, лицо с тонкими бровями и серыми глазами, ярко-красный рот и вьющиеся волосы над тонкой шеей. Он не удивился даже, что в такой поздний час вдруг вошла неслышно Марья Дмитриевна, плотно и тихо затворив за собою дверь.
— Что ж это будет? что ж это будет? — бросился он к ней. — Впадут,
