— Утопленникъ, еще весной залился; теперь только нашли, за бревно зацѣпился — выплыть не могъ, — разсказывали бѣгущіе и обгоняющіе ихъ ребята.
Съ горы бѣжала, громко плача, женщина въ красномъ платьѣ и бѣломъ платкѣ; достигши мѣста, гдѣ на рогожѣ лежало тѣло, она упала лицомъ на песокъ и еще громче зарыдала, причитая.
— Арина… мать!.. — шептали кругомъ.
— Помните, я вамъ говорилъ біографію его жизни, — твердилъ подоспѣвшій откуда-то Сергѣй Ванѣ, смотрѣвшему съ ужасомъ на вспухшій осклизлый трупъ съ безформеннымъ уже лицомъ, голый, въ однихъ сапогахъ, отвратительный и страшный при яркомъ солнцѣ среди шумныхъ и любопытныхъ ребятъ, чьи нѣжно-розовыя тѣла виднѣлись черезъ незастегнутыя рубашки. — Одинъ былъ сынъ, все въ монахи итти хотѣлъ, три раза убѣгалъ, да ворочали; били даже, ничего не помогало; ребята пряники покупаютъ, а онъ все на свѣчи; бабенка одна, паскуда, попалась тутъ, ничего онъ не понималъ, а какъ понялъ, пошелъ съ ребятами купаться и утопъ; всего 16 лѣтъ было… — доносился какъ сквозь воду разсказъ Сергѣя.
— Утопленник, еще весной залился; теперь только нашли, за бревно зацепился — выплыть не мог, — рассказывали бегущие и обгоняющие их ребята.
С горы бежала, громко плача, женщина в красном платье и белом платке; достигши места, где на рогоже лежало тело, она упала лицом на песок и еще громче зарыдала, причитая.
— Арина… мать!.. — шептали кругом.
— Помните, я вам говорил биографию его жизни, — твердил подоспевший откуда-то Сергей Ване, смотревшему с ужасом на вспухший осклизлый труп с бесформенным уже лицом, голый, в одних сапогах, отвратительный и страшный при ярком солнце среди шумных и любопытных ребят, чьи нежно-розовые тела виднелись через незастегнутые рубашки. — Один был сын, всё в монахи идти хотел, три раза убегал, да ворочали; били даже, ничего не помогало; ребята пряники покупают, а он всё на свечи; бабенка одна, паскуда, попалась тут, ничего он не понимал, а как понял, пошел с ребятами купаться и утоп; всего 16 лет было… — доносился как сквозь воду рассказ Сергея.
