просто понять и раздѣлить малѣйшее движеніе души, — вдругъ вырвалось у Вани, — и здѣсь, и, можетъ быть, въ Петербургѣ.
Грекъ зорко на него посмотрѣлъ.
— Смуровъ, — началъ онъ нѣсколько торжественно: — у васъ есть другъ, способный оцѣнить высшіе порывы духа, и въ которомъ вы всегда можете встрѣтить сочувствіе и любовь.
— Благодарю васъ, Даніилъ Ивановичъ, — сказалъ Ваня, протягивая греку свою руку.
— Не за что, — отвѣтилъ тотъ: — тѣмъ болѣе, что я говорилъ, собственно, не о себѣ.
— О комъ же?
— О Ларіонѣ Дмитріевичѣ.
— О Штрупѣ?
— Да… Постойте, не прерывайте меня. Я отлично знаю Ларіона Дмитріевича, я видѣлъ его послѣ того несчастнаго случая и я свидѣтельствую, что въ этомъ онъ столько же виноватъ, какъ были бы виноваты вы, если бы, напримѣръ, я утопился оттого, что у васъ бѣлокурые волосы. Конечно, Ларіону Дмитріевичу въ высшей степени все равно, что о немъ говорятъ, но онъ высказывалъ сожалѣнье, что нѣкоторыя изъ дорогихъ ему лицъ могутъ измѣниться къ нему, и между другими называлъ васъ.
просто понять и разделить малейшее движение души, — вдруг вырвалось у Вани, — и здесь, и, может быть, в Петербурге.
Грек зорко на него посмотрел.
— Смуров, — начал он несколько торжественно: — у вас есть друг, способный оценить высшие порывы духа, и в котором вы всегда можете встретить сочувствие и любовь.
— Благодарю вас, Даниил Иванович, — сказал Ваня, протягивая греку свою руку.
— Не за что, — ответил тот: — тем более, что я говорил, собственно, не о себе.
— О ком же?
— О Ларионе Дмитриевиче.
— О Штрупе?
— Да… Постойте, не прерывайте меня. Я отлично знаю Лариона Дмитриевича, я видел его после того несчастного случая и я свидетельствую, что в этом он столько же виноват, как были бы виноваты вы, если бы, например, я утопился оттого, что у вас белокурые волосы. Конечно, Лариону Дмитриевичу в высшей степени всё равно, что о нём говорят, но он высказывал сожаленье, что некоторые из дорогих ему лиц могут измениться к нему, и между другими называл вас.
