Ната молча кивнула головой утвердительно.
Маляры въ церкви затянули: «да исправится молитва моя».
— Пусти, чортъ! куда лѣзешь?! а ну тебя!
— А! — раздавались притворные крики женскаго голоса съ паперти, межъ тѣмъ, какъ невидный партнеръ предпочиталъ продолжать возню молча.
— А! — еще выше, какъ крикъ тонущихъ, раздался возгласъ, и кусты шпырея сильно затрепетали въ одномъ мѣстѣ безъ вѣтра.
— «Жертва вечерняя!» — умиротворяюще заканчивали пѣвшіе внутри.
— На столѣ стоялъ графинъ или сифонъ — что-то стеклянное, и бутылка коньяку, человѣкъ въ красной рубашкѣ сидѣлъ на кожаномъ диванѣ, что-то дѣлая около этого же стола, самъ Штрупъ стоялъ справа и Ида сидѣла, откинувъ голову на спинку кресла у письменнаго стола…
— Она была уже не живая?
— Да, она уже, казалось, умерла. Едва я вошла, онъ сказалъ мнѣ: «зачѣмъ вы здѣсь? Для вашего счастья, для вашего спокойствія, уходите! Уходите сейчасъ же, прошу васъ». Сидѣвшій на диванѣ всталъ, и я замѣтила, что онъ былъ безъ пояса и
Ната молча кивнула головой утвердительно.
Маляры в церкви затянули: «да исправится молитва моя».
— Пусти, чёрт! куда лезешь?! а ну тебя!
— А! — раздавались притворные крики женского голоса с паперти, меж тем как невидный партнер предпочитал продолжать возню молча.
— А! — еще выше, как крик тонущих, раздался возглас, и кусты шпырея сильно затрепетали в одном месте без ветра.
— «Жертва вечерняя!» — умиротворяюще заканчивали певшие внутри.
— На столе стоял графин или сифон — что-то стеклянное, и бутылка коньяку, человек в красной рубашке сидел на кожаном диване, что-то делая около этого же стола, сам Штруп стоял справа и Ида сидела, откинув голову на спинку кресла у письменного стола…
— Она была уже неживая?
— Да, она уже, казалось, умерла. Едва я вошла, он сказал мне: «зачем вы здесь? Для вашего счастья, для вашего спокойствия, уходите! Уходите сейчас же, прошу вас». Сидевший на диване встал, и я заметила, что он был без пояса и
