только что вы у насъ гостите, такъ я не поѣхалъ.
— Что жъ вы не поѣхали? Зачѣмъ изъ-за меня стѣсняться?
Саша снова нахлобучилъ фуражку на разлетавшіеся во всѣ стороны черные волосы и, улыбнувшись, замѣтилъ:
— Никакого стѣсненья, тутъ, Ванечка, нѣтъ, а я такъ очень радъ съ вами остаться. Конечно, если бъ съ мамашей да тетенькой съ однѣми, я бы соскучалъ, а такъ я очень радъ; — помолчавъ, онъ продолжалъ, какъ бы въ раздумьи: — вѣдь вотъ бываешь на Унжѣ, на Ветлугѣ, на Москвѣ и ничего-то ты не видишь, окромя своего дѣла, все равно какъ слѣпой! Вездѣ только лѣсъ, да объ лѣсѣ, да про лѣсъ: сколько стоитъ, да сколько провозъ, да сколько выйдетъ досокъ, да бревенъ — вотъ и все! Тятенька ужъ такъ и устроенъ и меня такъ же образуетъ. И куда бы мы ни пріѣхали — сейчасъ по лѣсникамъ, да по трактирамъ, и вездѣ все одно и то же, одинъ разговоръ. Скучно, вѣдь это, знаете ли. Въ родѣ какъ, скажемъ, былъ бы строитель и строилъ бы онъ однѣ только церкви и не всѣ церкви, а только карнизы у церквей; и объѣхалъ бы онъ весь міръ и вездѣ смотрѣлъ бы
только что вы у нас гостите, так я не поехал.
— Что ж вы не поехали? Зачем из-за меня стесняться?
Саша снова нахлобучил фуражку на разлетавшиеся во все стороны черные волосы и, улыбнувшись, заметил:
— Никакого стесненья, тут, Ванечка, нет, а я так очень рад с вами остаться. Конечно, если б с мамашей да тетенькой с одними, я бы соскучал, а так я очень рад; — помолчав, он продолжал, как бы в раздумье: — ведь вот бываешь на Унже, на Ветлуге, на Москве и ничего-то ты не видишь, окромя своего дела, всё равно как слепой! Везде только лес, да об лесе, да про лес: сколько стоит, да сколько провоз, да сколько выйдет досок, да бревен — вот и всё! Тятенька уж так и устроен и меня так же образует. И куда бы мы ни приехали — сейчас по лесникам, да по трактирам, и везде всё одно и то же, один разговор. Скучно, ведь это, знаете ли. В роде как, скажем, был бы строитель и строил бы он одни только церкви и не все церкви, а только карнизы у церквей; и объехал бы он весь мир и везде смотрел бы
