пострадалъ, — рѣшилъ Прохоръ Никитичъ не совсѣмъ увѣреннымъ тономъ.
— Какъ же такъ? Другіе будутъ пьянствовать да гулять, а Господь за нихъ безвинныхъ стариковъ убивать?
— Или, простите, къ примѣру, вы бы долговъ не платили, а меня бы за васъ въ яму посадили; хорошо бы это было? — замѣтилъ Сергѣй.
— Лучше щи-то хлебай, чѣмъ глупости разводить; къ чему, да къ чему! Самъ-то ты къ чему? Ты думаешь про жару, что она не къ чему, а она, можетъ, про тебя думаетъ, что ты, Сережка, не къ чему.
Насытившись, долго и тягостно пили чай, кто съ яблоками, кто съ вареньемъ. Сергѣй снова начиналъ резонировать:
— Часто очень бываетъ затруднительно понять, что какъ понимать слѣдуетъ; возьмемъ такъ: убилъ солдатъ человѣка, убилъ я; ему — Георгія, меня на каторгу, — почему это?
— Гдѣ тебѣ понять? Вотъ я скажу: живетъ мужъ съ женой и холостой съ бабой путается; другой скажетъ, что все одно, а большая есть разница. Въ чемъ, спрашивается?
— Не могу знать, — отозвался Сергѣй, смотря во всѣ глаза.
пострадал, — решил Прохор Никитич не совсем уверенным тоном.
— Как же так? Другие будут пьянствовать да гулять, а Господь за них безвинных стариков убивать?
— Или, простите, к примеру, вы бы долгов не платили, а меня бы за вас в яму посадили; хорошо бы это было? — заметил Сергей.
— Лучше щи-то хлебай, чем глупости разводить; к чему, да к чему! Сам-то ты к чему? Ты думаешь про жару, что она ни к чему, а она, может, про тебя думает, что ты, Сережка, ни к чему.
Насытившись, долго и тягостно пили чай, кто с яблоками, кто с вареньем. Сергей снова начинал резонировать:
— Часто очень бывает затруднительно понять, что как понимать следует; возьмем так: убил солдат человека, убил я; ему — Георгия, меня на каторгу, — почему это?
— Где тебе понять? Вот я скажу: живет муж с женой и холостой с бабой путается; другой скажет, что всё одно, а большая есть разница. В чём, спрашивается?
— Не могу знать, — отозвался Сергей, смотря во все глаза.
