— А бываетъ, что и такъ люди грѣшатъ: изъ любопытства, или гордости, изъ корысти.
— Бываетъ, все бываетъ; ихъ грѣхъ, — какъ-то униженно созналась Марья Дмитріевна, не мѣняя позы и не поворачиваясь къ Ванѣ: — но тѣмъ, въ которыхъ есть вложо̀ное, трудно, ахъ какъ трудно, Ванечка! Не въ ропотъ говорю; другимъ и легка жизнь, да не къ чему она; какъ щи безъ соли: сытно, да не вкусно.
Послѣ комнаты, балкона, сѣней, двора подъ яблонями обѣды перенеслись въ подвалъ. Въ подвалѣ было темно, пахло солодомъ, капустой и нѣсколько мышами, но считалось, что тамъ не такъ жарко и нѣтъ мухъ; столъ ставили противъ дверей для большей свѣтлости, но когда Маланья, по двору почти бѣжавшая съ кушаньемъ, пріостанавливалась въ отверстіи, чтобы спуститься въ темнотѣ по ступенькамъ, становилось еще темнѣе, и стряпуха неизбѣжно ворчала: «ну ужъ и темнота, прости Господи! Скажите, что выдумали, куда забрались!» Иногда, не дождавшись Маланьи, за кушаньями бѣгалъ кудрявый Сергѣй, молодецъ изъ лавки обѣ-
— А бывает, что и так люди грешат: из любопытства, или гордости, из корысти.
— Бывает, всё бывает; их грех, — как-то униженно созналась Марья Дмитриевна, не меняя позы и не поворачиваясь к Ване: — но тем, в которых есть вложёное, трудно, ах как трудно, Ванечка! Не в ропот говорю; другим и легка жизнь, да ни к чему она; как щи без соли: сытно, да не вкусно.
После комнаты, балкона, сеней, двора под яблонями обеды перенеслись в подвал. В подвале было темно, пахло солодом, капустой и несколько мышами, но считалось, что там не так жарко и нет мух; стол ставили против дверей для большей светлости, но когда Маланья, по двору почти бежавшая с кушаньем, приостанавливалась в отверстии, чтобы спуститься в темноте по ступенькам, становилось еще темнее, и стряпуха неизбежно ворчала: «ну уж и темнота, прости Господи! Скажите, что выдумали, куда забрались!» Иногда, не дождавшись Маланьи, за кушаньями бегал кудрявый Сергей, молодец из лавки обе-
