Страница:Кузмин - Первая книга рассказов.djvu/248

Эта страница была вычитана


тебя такъ волнуетъ и плѣняетъ въ немъ? И вѣдь много лицъ и красивыхъ видишь и полюбуешься ими, какъ цвѣткомъ или парчой какой, а другое и не красивое, а всю душу перевернетъ, и не у всѣхъ, а у тебя одного, и одно это лицо: съ чего это? И еще, — съ запинкой добавила говорившая, — что вотъ мужчины женщинъ любятъ, женщины — мужчинъ; бываетъ, говорятъ, что и женщина женщину любитъ, а мужчину — мужчина; бываетъ, говорятъ, да я и сама въ житіяхъ читала: Евгеніи преподобной, Нифонта, Пафнутія Боровскаго; опять о царѣ Иванѣ Васильевичѣ. Да и повѣрить не трудно, развѣ Богу невозможно вложить и эту занозу въ сердце человѣчье? А трудно, Ваня, противъ вложеннаго итти, да и грѣшно, можетъ быть.

Солнце почти сѣло за дальнимъ зубчатымъ боромъ и видные въ трехъ поворотахъ плеса Волги зажелтѣли розовымъ золотомъ. Марья Дмитріевна, молча, смотрѣла на темные лѣса на томъ берегу и все блѣднѣвшій багрянецъ вечерняго неба; молчалъ и Ваня, будто продолжавшій слушать свою собесѣдницу, полуоткрывши ротъ, всѣмъ существомъ, потомъ вдругъ не то печально, не то осуждающе замѣтилъ:


Тот же текст в современной орфографии

тебя так волнует и пленяет в нём? И ведь много лиц и красивых видишь и полюбуешься ими, как цветком или парчой какой, а другое и не красивое, а всю душу перевернет, и не у всех, а у тебя одного, и одно это лицо: с чего это? И еще, — с запинкой добавила говорившая, — что вот мужчины женщин любят, женщины — мужчин; бывает, говорят, что и женщина женщину любит, а мужчину — мужчина; бывает, говорят, да я и сама в житиях читала: Евгении преподобной, Нифонта, Пафнутия Боровского; опять о царе Иване Васильевиче. Да и поверить не трудно, разве Богу невозможно вложить и эту занозу в сердце человечье? А трудно, Ваня, против вложенного идти, да и грешно, может быть.

Солнце почти село за дальним зубчатым бором и видные в трех поворотах плеса Волги зажелтели розовым золотом. Марья Дмитриевна, молча, смотрела на темные леса на том берегу и всё бледневший багрянец вечернего неба; молчал и Ваня, будто продолжавший слушать свою собеседницу, полуоткрывши рот, всем существом, потом вдруг не то печально, не то осуждающе заметил:


[ 240 ]