— Извините, они очень заняты-съ, никакъ не могутъ принять.
— Да вы доложите, подите.
— Нѣтъ ужъ, право, лучше въ другой разъ, какъ-нибудь зайдите: теперь имъ никакъ невозможно принять васъ. Не одни они, — понизилъ голосъ Ѳедоръ.
— Ѳедоръ! — позвалъ Штрупъ изъ глубины коридора, и тотъ бросился бѣжать безшумной походкой.
Постоявъ нѣсколько минутъ, Ваня вышелъ на лѣстницу, притворивъ дверь, за которой снова раздались заглушенные, но громкіе и гнѣвные голоса. Въ швейцарской, лицомъ къ зеркалу, стояла, поправляя вуалетку, невысокая дама въ сѣро-зеленомъ платьѣ и черной кофточкѣ. Проходя за ея спиной, Ваня отчетливо разглядѣлъ въ зеркалѣ, что это была Ната. Поправивъ вуаль, она, не спѣша, стала подниматься по лѣстницѣ и позвонилась у квартиры Штрупа, межъ тѣмъ, какъ подоспѣвшій швейцаръ выпускалъ Ваню на улицу.
— Что такое? — остановился Алексѣй Васильевичъ, читавшій утреннюю газету: — «Загадочное самоубійство. Вчера, 21 мая, по
— Извините, они очень заняты-с, никак не могут принять.
— Да вы доложите, подите.
— Нет уж, право, лучше в другой раз как-нибудь зайдите: теперь им никак невозможно принять вас. Не одни они, — понизил голос Федор.
— Федор! — позвал Штруп из глубины коридора, и тот бросился бежать бесшумной походкой.
Постояв несколько минут, Ваня вышел на лестницу, притворив дверь, за которой снова раздались заглушенные, но громкие и гневные голоса. В швейцарской, лицом к зеркалу, стояла, поправляя вуалетку, невысокая дама в серо-зеленом платье и черной кофточке. Проходя за её спиной, Ваня отчетливо разглядел в зеркале, что это была Ната. Поправив вуаль, она не спеша стала подниматься по лестнице и позвонилась у квартиры Штрупа, меж тем, как подоспевший швейцар выпускал Ваню на улицу.
— Что такое? — остановился Алексей Васильевич, читавший утреннюю газету: — «Загадочное самоубийство. Вчера, 21 мая, по
