вѣстную часть тѣла, то мать ее высѣкла, приговаривая: «теперь ты видишь, для чего это сотворено». Конечно, эта мамаша наглядно доказала справедливость своего объясненія, но врядъ ли этимъ исчерпывалась дѣеспособность даннаго мѣста. И всѣ моральныя объясненія естественности поступковъ сводятся къ тому, что носъ сдѣланъ для того, чтобы быть выкрашеннымъ въ зеленую краску. Человѣкъ всѣ способности духа и тѣла долженъ развить до послѣдней возможности и изыскивать примѣнимость своихъ возможностей, если не желаетъ оставаться калибаномъ.
— Ну, вотъ гимнасты ходятъ на головахъ…
— «Что жъ, это во всякомъ случаѣ плюсъ и, можетъ быть, это очень пріятно», сказалъ бы Ларіонъ Дмитріевичъ, — и дядя Костя съ вызывомъ посмотрѣлъ на Ваню, не перестававшаго читать.
— При чемъ тутъ Ларіонъ Дмитріевичъ? — замѣтила даже Анна Николаевна.
— Не думаешь же ты, что я излагалъ свои собственные взгляды?
— Пойду къ Натѣ, — заявила, вставая, Анна Николаевна.
— А что, она здорова? Я ее совсѣмъ не вижу, — почему-то вспомнилъ Ваня.
вестную часть тела, то мать ее высекла, приговаривая: «теперь ты видишь, для чего это сотворено». Конечно, эта мамаша наглядно доказала справедливость своего объяснения, но вряд ли этим исчерпывалась дееспособность данного места. И все моральные объяснения естественности поступков сводятся к тому, что нос сделан для того, чтобы быть выкрашенным в зеленую краску. Человек все способности духа и тела должен развить до последней возможности и изыскивать применимость своих возможностей, если не желает оставаться калибаном.
— Ну, вот гимнасты ходят на головах…
— «Что ж, это во всяком случае плюс и, может быть, это очень приятно», сказал бы Ларион Дмитриевич, — и дядя Костя с вызовом посмотрел на Ваню, не перестававшего читать.
— При чём тут Ларион Дмитриевич? — заметила даже Анна Николаевна.
— Не думаешь же ты, что я излагал свои собственные взгляды?
— Пойду к Нате, — заявила, вставая, Анна Николаевна.
— А что, она здорова? Я ее совсем не вижу, — почему-то вспомнил Ваня.
