заниматься и русской стариной; что къ нему стали ходить то рѣчистые въ нѣмецкомъ платьѣ, то старые «отъ божества» въ длиннополыхъ полукафтанахъ, но одинаково плутоватые торговцы съ рукописями, иконами, старинными матеріями, поддѣльнымъ литьемъ; что онъ сталъ интересоваться древнимъ пѣніемъ, читать Смоленскаго, Разумовскаго и Металлова, ходить иногда слушать пѣніе на Николаевскую и, наконецъ, самъ, подъ руководствомъ какого-то рябого пѣвчаго, выучивать крюки. «Мнѣ совершенно былъ незнакомъ этотъ закоулокъ мірового духа», — повторялъ Штрупъ, старавшійся заразить этими увлеченіемъ и Ваню, къ удивленію, туже поддававшагося въ этомъ именно направленіи.
Однажды Штрупъ объявилъ за чаемъ:
— Ну это, Ваня, вы должны непремѣнно видѣть: автентичный раскольникъ съ Волги стараго закала, представьте: 18 лѣтъ — и ходитъ въ поддевкѣ, чаю не пьетъ; сестры живутъ въ скиту; домъ на Волгѣ, съ высокимъ заборомъ и цѣпными собаками, гдѣ спать ложатся въ 9 часовъ — что-то въ родѣ Печерскаго, только менѣе паточно. Вы это должны непремѣнно видѣть. Пойдемте
заниматься и русской стариной; что к нему стали ходить то речистые в немецком платье, то старые «от божества» в длиннополых полукафтанах, но одинаково плутоватые торговцы с рукописями, иконами, старинными материями, поддельным литьем; что он стал интересоваться древним пением, читать Смоленского, Разумовского и Металлова, ходить иногда слушать пение на Николаевскую и, наконец, сам, под руководством какого-то рябого певчего, выучивать крюки. «Мне совершенно был незнаком этот закоулок мирового духа», — повторял Штруп, старавшийся заразить этим увлечением и Ваню, к удивлению, туже поддававшегося в этом именно направлении.
Однажды Штруп объявил за чаем:
— Ну это, Ваня, вы должны непременно видеть: автентичный раскольник с Волги старого закала, представьте: 18 лет — и ходит в поддевке, чаю не пьет; сестры живут в скиту; дом на Волге, с высоким забором и цепными собаками, где спать ложатся в 9 часов — что-то в роде Печерского, только менее паточно. Вы это должны непременно видеть. Пойдемте
