есть мускулы, связки въ человѣческомъ тѣлѣ, которыхъ невозможно безъ трепета видѣть! И связывающіе понятіе о красотѣ съ красотой женщины для мужчины являютъ только пошлую похоть, и дальше, дальше всего отъ истинной идеи красоты. Мы — эллины, любовники прекраснаго, вакханты грядущей жизни. Какъ видѣнья Тангейзера въ гротѣ Венеры, какъ ясновидѣнье Клингера и Тома, есть праотчизна, залитая солнцемъ и свободой, съ прекрасными и смѣлыми людьми, и туда, черезъ моря, черезъ туманъ и мракъ, мы идемъ, аргонавты! И въ самой неслыханной новизнѣ мы узнаемъ древнѣйшіе корни, и въ самыхъ невиданныхъ сіяніяхъ мы чуемъ отчизну!
— Ваня, взгляните, пожалуйста, въ столовой, который часъ? — сказала Ида Гольбергъ, опуская на колѣни какое-то цвѣтное шитье.
Большая комната въ новомъ домѣ, похожая на свѣтлую каюту на палубѣ корабля, была скудно уставлена простой мебелью; желтая занавѣска во всю стѣну задергивала сразу всѣ три окна, и на кожаные сундуки, еще не упакованные чемоданы, усаженные мѣдными гвоздиками, ящикъ съ запоздав-
есть мускулы, связки в человеческом теле, которых невозможно без трепета видеть! И связывающие понятие о красоте с красотой женщины для мужчины являют только пошлую похоть, и дальше, дальше всего от истинной идеи красоты. Мы — эллины, любовники прекрасного, вакханты грядущей жизни. Как виденья Тангейзера в гроте Венеры, как ясновиденье Клингера и Тома, есть праотчизна, залитая солнцем и свободой, с прекрасными и смелыми людьми, и туда, через моря, через туман и мрак, мы идем, аргонавты! И в самой неслыханной новизне мы узнаем древнейшие корни, и в самых невиданных сияниях мы чуем отчизну!
— Ваня, взгляните, пожалуйста, в столовой, который час? — сказала Ида Гольберг, опуская на колени какое-то цветное шитье.
Большая комната в новом доме, похожая на светлую каюту на палубе корабля, была скудно уставлена простой мебелью; желтая занавеска во всю стену задергивала сразу все три окна, и на кожаные сундуки, еще не упакованные чемоданы, усаженные медными гвоздиками, ящик с запоздав-
