— Ахъ, Ваня! — обернулся тотъ: — Наталья Алексѣевна, простите, сразу не замѣтилъ.
— Не ожидала, что вы здѣсь, — начала Ната.
— Отчего же? Я очень люблю «Карменъ», и она мнѣ никогда не надоѣстъ: въ ней есть глубокое и истинное біеніе жизни и все залито солнцемъ; я понимаю, что Ницше могъ увлекаться этой музыкой.
Ната молча прослушала, злорадно смотря рыжими глазами на говорившаго, и произвела:
— Я не тому удивляюсь, что встрѣтила васъ на «Карменъ», а тому, что увидѣла васъ въ Петербургѣ и не у насъ.
— Да, я пріѣхалъ недѣли двѣ.
— Очень мило.
Они стали ходить по пустому коридору мимо дремлющихъ лакеевъ, и Ваня, стоя у лѣстницы, съ интересомъ смотрѣлъ на все болѣе покрывавшееся красными пятнами лицо Наты и сердитую физіономію ея кавалера. Антрактъ кончился, и Ваня тихо сталъ подыматься по лѣстницѣ въ ярусъ, чтобы одѣться и ѣхать домой, какъ вдругъ его обогнала почти бѣжавшая Ната съ платкомъ у рта.
— Ах, Ваня! — обернулся тот: — Наталья Алексеевна, простите, сразу не заметил.
— Не ожидала, что вы здесь, — начала Ната.
— Отчего же? Я очень люблю «Кармен», и она мне никогда не надоест: в ней есть глубокое и истинное биение жизни и всё залито солнцем; я понимаю, что Ницше мог увлекаться этой музыкой.
Ната молча прослушала, злорадно смотря рыжими глазами на говорившего, и произвела:
— Я не тому удивляюсь, что встретила вас на «Кармен», а тому, что увидела вас в Петербурге и не у нас.
— Да, я приехал недели две.
— Очень мило.
Они стали ходить по пустому коридору мимо дремлющих лакеев, и Ваня, стоя у лестницы, с интересом смотрел на всё более покрывавшееся красными пятнами лицо Наты и сердитую физиономию её кавалера. Антракт кончился, и Ваня тихо стал подыматься по лестнице в ярус, чтобы одеться и ехать домой, как вдруг его обогнала почти бежавшая Ната с платком у рта.
