она здѣсь гуляетъ отъ 3—4 часовъ, и Штрупъ, боюсь, ходитъ не затѣмъ же ли.
— Развѣ Штрупъ тоже въ нее влюбленъ?
— Штрупъ? — Ну, ужъ это атанде, у него носъ не тѣмъ концомъ пришитъ! Онъ только разговоры разговариваетъ, а она-то на него чуть не молится. А влюбленности Штрупа, это — совсѣмъ другая, совсѣмъ другая область.
— Ты просто злишься Кока!..
— Глупо!..
Они только что повернули мимо грядки красной герани, какъ Кока провозгласилъ: «вотъ и они»! Ваня увидѣлъ высокую дѣвушку, съ блѣднымъ кругловатымъ лицомъ, совсѣмъ свѣтлыми волосами, съ афродизійскимъ разрѣзомъ большихъ, сѣрыхъ, теперь посинѣвщихъ отъ волненія глазъ, со ртомъ, какъ на картинахъ Боттичелли, въ темномъ платьѣ; она шла, хромая и опираясь на руку пожилой дамы, между тѣмъ, какъ Штрупъ съ другой стороны говорилъ: «и люди увидѣли, что всякая красота, всякая любовь отъ боговъ и стали свободны и смѣлы и у нихъ выросли крылья».
Въ концѣ концовъ Кока и Боба достали ложу на «Самсона и Далилу». Но первое
она здесь гуляет от 3—4 часов, и Штруп, боюсь, ходит не затем же ли.
— Разве Штруп тоже в нее влюблен?
— Штруп? — Ну, уж это атанде, у него нос не тем концом пришит! Он только разговоры разговаривает, а она-то на него чуть не молится. А влюбленности Штрупа, это — совсем другая, совсем другая область.
— Ты просто злишься Кока!..
— Глупо!..
Они только что повернули мимо грядки красной герани, как Кока провозгласил: «вот и они»! Ваня увидел высокую девушку, с бледным кругловатым лицом, совсем светлыми волосами, с афродизийским разрезом больших, серых, теперь посиневщих от волнения глаз, со ртом, как на картинах Боттичелли, в темном платье; она шла, хромая и опираясь на руку пожилой дамы, между тем, как Штруп с другой стороны говорил: «и люди увидели, что всякая красота, всякая любовь от богов и стали свободны и смелы и у них выросли крылья».
В конце концов Кока и Боба достали ложу на «Самсона и Далилу». Но первое
