мейка меня не привлекаетъ. Я бы всегда предпочла шкафъ.
— Даже если бъ нужна была мебель для сидѣнья?
— Негодуютъ на заваленность работой прислуги: она больше гуляетъ, чѣмъ мы! Иногда я днями не выхожу изъ дому, а нашей Аннушкѣ сколько разъ приходится сходить въ лавку, — мало ли за чѣмъ, за хлѣбомъ, за сапогами. И притомъ общенье съ людьми громадное. Я нахожу жалобы всѣхъ жалѣльщиковъ очень преувеличенными.
— Представьте, онъ позируетъ съ такимъ настроеніемъ, что ученицы боятся сидѣть близко. Притомъ интереснѣйшая личность: русскій цыганъ изъ Мюнхена; былъ въ гимназіи, въ балетѣ, въ натурщикахъ; о Штукѣ сообщаетъ презанятныя подробности.
— На розовомъ фулярѣ это будетъ слишкомъ ярко. Я бы предпочла блѣдно-зеленый.
— Объ этомъ нужно спросить у Штрупа.
— Но вѣдь онъ вчера уѣхалъ, Штрупъ, несчастныя! — закричала старшая Шпейеръ.
— Какъ, Штрупъ уѣхалъ? Куда? зачѣмъ?
— Ну, ужъ этого я вамъ не могу сказать: по обыкновенію — тайна.
— Отъ кого вы слышали?
мейка меня не привлекает. Я бы всегда предпочла шкаф.
— Даже если б нужна была мебель для сиденья?
— Негодуют на заваленность работой прислуги: она больше гуляет, чем мы! Иногда я днями не выхожу из дому, а нашей Аннушке сколько раз приходится сходить в лавку, — мало ли за чем, за хлебом, за сапогами. И притом общенье с людьми громадное. Я нахожу жалобы всех жалельщиков очень преувеличенными.
— Представьте, он позирует с таким настроением, что ученицы боятся сидеть близко. Притом интереснейшая личность: русский цыган из Мюнхена; был в гимназии, в балете, в натурщиках; о Штуке сообщает презанятные подробности.
— На розовом фуляре это будет слишком ярко. Я бы предпочла бледно-зеленый.
— Об этом нужно спросить у Штрупа.
— Но ведь он вчера уехал, Штруп, несчастные! — закричала старшая Шпейер.
— Как, Штруп уехал? Куда? зачем?
— Ну, уж этого я вам не могу сказать: по обыкновению — тайна.
— От кого вы слышали?
