Я никогда въ жизни не слышала такого скандала, такой руготни. Костя стучалъ кулакомъ, оралъ; Павла взывала къ почтенію къ старшимъ; Настя говорила истерически… Но вдругъ всѣ смолкли, потому что всѣ голоса, крики и шумъ покрылъ нечеловѣческій звукъ, изданный вдругъ поднявшимся и до сихъ поръ молчавшимъ генераломъ. Потомъ онъ грузно опустился, красно-синій, и захрипѣлъ. Павла бросилась къ нему:
— Что съ тобой? Максимъ, Максимъ?
Генералъ только хрипѣлъ, ворочая бѣлками, синій.
— Воды! воды! Онъ умираетъ, ударъ! — шептала тетка, но Настя отстранила ее со словами:
— Пустите, я сама разстегну ему воротъ! — и опустилась на колѣни передо мною.
Даже въ проходную гостиную проникалъ запахъ ладана и церковное пѣніе съ панихидъ по старому генералу. Временами мнѣ казалось, что это отпѣваютъ меня. Ахъ, какъ недалека я была отъ истины!
Когда молодые люди вошли, Павиликинъ продолжалъ начатый разговоръ:
Я никогда в жизни не слышала такого скандала, такой руготни. Костя стучал кулаком, орал; Павла взывала к почтению к старшим; Настя говорила истерически… Но вдруг все смолкли, потому что все голоса, крики и шум покрыл нечеловеческий звук, изданный вдруг поднявшимся и до сих пор молчавшим генералом. Потом он грузно опустился, красно-синий, и захрипел. Павла бросилась к нему:
— Что с тобой? Максим, Максим?
Генерал только хрипел, ворочая белками, синий.
— Воды! воды! Он умирает, удар! — шептала тетка, но Настя отстранила ее со словами:
— Пустите, я сама расстегну ему ворот! — и опустилась на колени передо мною.
Даже в проходную гостиную проникал запах ладана и церковное пение с панихид по старому генералу. Временами мне казалось, что это отпевают меня. Ах, как недалека я была от истины!
Когда молодые люди вошли, Павиликин продолжал начатый разговор:
