— Я думаю, что дѣло и не дойдетъ до того, чтобы быть за или противъ.
— Онъ же совершенно безнравственъ: ты знаешь, что о немъ говорятъ? Я увѣрена, что и Костю портитъ онъ. Настя — ребенокъ, она не можетъ ничего понять, — горячилась старая дама.
— Ну, матушка, про кого не говорятъ? Послушала бы ты сплетни про Костю! Да я не знаю, не правда ли отчасти эти басни? Это меня не касается. Отъ сплетенъ защититъ развѣ только возрастъ, — вотъ какъ нашъ съ тобой!..
Павла Петровна густо покраснѣла и замѣтила коротко:
— Ты какъ хочешь; вотъ я тебя предупредила, но я и сама буду на-сторожѣ: Настя и мнѣ не чужая!
Тутъ вошла сама Настя, уже въ костюмѣ: голубомъ, съ желтыми полосами и желтой чалмѣ.
— Папа, — торопливо заговорила она генералу, — отчего вы не смотрите репетиціи? — и, не дожидаясь отвѣта, продолжала: — не дашь ли ты свой перстень нашему царю: тамъ такой громадный изумрудъ!
— Вотъ этотъ? — спросилъ удивленно старикъ, показывая старинный, рѣдкой ра-
— Я думаю, что дело и не дойдет до того, чтобы быть за или против.
— Он же совершенно безнравствен: ты знаешь, что о нём говорят? Я уверена, что и Костю портит он. Настя — ребенок, она не может ничего понять, — горячилась старая дама.
— Ну, матушка, про кого не говорят? Послушала бы ты сплетни про Костю! Да я не знаю, не правда ли отчасти эти басни? Это меня не касается. От сплетен защитит разве только возраст, — вот как наш с тобой!..
Павла Петровна густо покраснела и заметила коротко:
— Ты как хочешь; вот я тебя предупредила, но я и сама буду настороже: Настя и мне не чужая!
Тут вошла сама Настя, уже в костюме: голубом, с желтыми полосами и желтой чалме.
— Папа, — торопливо заговорила она генералу, — отчего вы не смотрите репетиции? — и, не дожидаясь ответа, продолжала: — не дашь ли ты свой перстень нашему царю: там такой громадный изумруд!
— Вот этот? — спросил удивленно старик, показывая старинный, редкой ра-
