Я такъ долго стояла въ кладовой между старымъ хламомъ, что почти утратила воспоминанія моей молодости, когда вышитые на моей спинѣ турокъ съ трубой и пастушка съ собачкой, ищущей блохъ, поднявъ заднюю лапку, — блестѣли яркими красками, желтой, розовой и голубой, не запыленными и не потускнѣвшими; и теперь меня занимаютъ больше всего событія, свидѣтельницей которыхъ я оказалась передъ тѣмъ, какъ перейти снова, вѣроятно, уже въ безнадежное забвенье. Меня обили новой шелковой матеріей цвѣта массака и, поставивъ въ проходную гостиную, бросили на мою ручку шаль съ яркими розами, будто какая-нибудь красавица, временъ моей юности, оставила ее, внезапно спугнутая съ нѣжнаго свиданья. Впрочемъ, эта шаль всегда лежала въ одномъ и томъ же положеніи, и, когда случай-
Я так долго стояла в кладовой между старым хламом, что почти утратила воспоминания моей молодости, когда вышитые на моей спине турок с трубой и пастушка с собачкой, ищущей блох, подняв заднюю лапку, — блестели яркими красками, желтой, розовой и голубой, не запыленными и не потускневшими; и теперь меня занимают больше всего события, свидетельницей которых я оказалась перед тем, как перейти снова, вероятно, уже в безнадежное забвенье. Меня обили новой шелковой материей цвета массака и, поставив в проходную гостиную, бросили на мою ручку шаль с яркими розами, будто какая-нибудь красавица, времен моей юности, оставила ее, внезапно спугнутая с нежного свиданья. Впрочем, эта шаль всегда лежала в одном и том же положении, и, когда случай-
