На столѣ лежалъ разорванный конвертъ, развернутое письмо и начатый на него отвѣтъ. Узнавши сразу письмо за свое, Анна невольно пробѣжала глазами нѣсколько написанныхъ строкъ второго: «Милый и вѣрный другъ» и т. д.
«Какая небрежность — бросать такъ письма!» — хозяйственно и ревниво подумала Анна въ то время, какъ за нею раздавался голосъ Дурнова:
— Здравствуйте, дорогая фрейлейнъ…
Онъ покраснѣлъ, очевидно, догадавшись, что письма замѣчены, и въ смущеніи остановился. Дѣвушка, повернувшись къ нему, видѣла его въ первый разъ, не отвлекаемая Павломъ Андреевичемъ. Онъ былъ высокъ, бѣлокуръ, курносъ и свѣжъ, — ничего особеннаго, — тонокъ. Посадивъ Анну въ кресло, онъ началъ говорить самъ, будто посѣтительница пришла только за его словами. Запинаясь, онъ говорилъ:
— Вы справедливо изумлены, видя это письмо на моемъ столѣ. Я крайне виноватъ, передъ вами своимъ легкомысліемъ; повѣрьте, я такъ наказанъ вотъ уже этой минутой объясненія! Павелъ Андреевичъ ничего не знаетъ объ этой перепискѣ; письма писалъ всѣ я. Это была очень легкомысленная
На столе лежал разорванный конверт, развернутое письмо и начатый на него ответ. Узнавши сразу письмо за свое, Анна невольно пробежала глазами несколько написанных строк второго: «Милый и верный друг» и т. д.
«Какая небрежность — бросать так письма!» — хозяйственно и ревниво подумала Анна в то время, как за нею раздавался голос Дурнова:
— Здравствуйте, дорогая фрейлейн…
Он покраснел, очевидно, догадавшись, что письма замечены, и в смущении остановился. Девушка, повернувшись к нему, видела его в первый раз, не отвлекаемая Павлом Андреевичем. Он был высок, белокур, курнос и свеж, — ничего особенного, — тонок. Посадив Анну в кресло, он начал говорить сам, будто посетительница пришла только за его словами. Запинаясь, он говорил:
— Вы справедливо изумлены, видя это письмо на моем столе. Я крайне виноват, перед вами своим легкомыслием; поверьте, я так наказан вот уже этой минутой объяснения! Павел Андреевич ничего не знает об этой переписке; письма писал все я. Это была очень легкомысленная
