съ цѣпи Нерона, осмотрѣвъ ворота, калитку и двери, потушивъ огни, я со свѣчой поднялся въ свою комнату и легъ спать, не думая о мадемуазель Бланшъ, какъ о своей вѣроятной невѣстѣ, которую хозяева прочили за меня, ихъ пріемыша, выросшаго въ семьѣ съ самаго дѣтства и незнавшаго ни родителей, ни родины, ни церкви, гдѣ меня назвали Жанъ Эме Улиссъ Варѳоломей.
Изъ темноватой мастерской была видна часть противоположнаго дома съ черепичной крышей и длинный каменный заборъ, единственный крашеный въ нашемъ городѣ, мостовая, вывѣска пекарни, рыжая собака, лежащая у воротъ, голубое небо, паутинки, летающія по воздуху. И все это безъ выбору принималось моими глазами, не потому, чтобы мой умъ былъ занятъ одной мыслью, но напротивъ, вслѣдствіе странной пустоты въ моей головѣ. Несмотря на первыя числа сентября, было очень жарко, и дожидаясь Онорэ, посланнаго къ заказчикамъ, я дремалъ на скамейкѣ, тщетно стараясь вспомнить, сколько кусковъ и какихъ взяли вчера для г-жи де-Томбель, какъ
с цепи Нерона, осмотрев ворота, калитку и двери, потушив огни, я со свечой поднялся в свою комнату и лег спать, не думая о мадемуазель Бланш, как о своей вероятной невесте, которую хозяева прочили за меня, их приемыша, выросшего в семье с самого детства и не знавшего ни родителей, ни родины, ни церкви, где меня назвали Жан Эме Улисс Варфоломей.
Из темноватой мастерской была видна часть противоположного дома с черепичной крышей и длинный каменный забор, единственный крашеный в нашем городе, мостовая, вывеска пекарни, рыжая собака, лежащая у ворот, голубое небо, паутинки, летающие по воздуху. И всё это без выбору принималось моими глазами, не потому, чтобы мой ум был занят одной мыслью, но напротив, вследствие странной пустоты в моей голове. Несмотря на первые числа сентября, было очень жарко, и дожидаясь Онорэ, посланного к заказчикам, я дремал на скамейке, тщетно стараясь вспомнить, сколько кусков и каких взяли вчера для г-жи де-Томбель, как
