нѣжно голубя пестраго цѣлуешь
и ночью шепчешь: «Панкратій».
И еще было написано:
«Что мнѣ выбрать, милыя подруги:
Признаться ли еще разъ жестокому другу?
или броситься въ быструю рѣчку?
равно трудны обѣ дороги,
но первый путь труднѣе —
такъ придется краснѣть и запинаться».
И еще было написано:
«Утромъ солнце румяное встанетъ,
ты пойдешь на свои занятья,
встрѣчные тебя увидятъ,
подумаютъ: «гордый Панкратій», —
а блѣдной Филлиды уже не будетъ!
Ты будешь гулять по аллеямъ,
съ друзьями читать Филона,
бросать дискъ и бѣгать въ перегонки —
всѣ скажутъ: «прекрасный Панкратій» —
а блѣдной Филлиды уже не будетъ!
Ты вернешься въ свой домъ прохладный,
возьмешь душистую ванну,
съ мальчикомъ въ мячъ поиграешь,
и уснешь до утра спокойно,
думая: «счастливый Панкратій» —
а блѣдной Филлиды уже не будетъ!
И еще было написано много, такъ что до вечера прочитала дѣвушка, вздыхая и плача надъ своими собственными словами.
И еще было написано:
«Что мне выбрать, милые подруги:
Признаться ли еще раз жестокому другу?
или броситься в быструю речку?
равно трудны обе дороги,
но первый путь труднее —
так придется краснеть и запинаться».
И еще было написано:
«Утром солнце румяное встанет,
ты пойдешь на свои занятья,
встречные тебя увидят,
подумают: «гордый Панкратий», —
а бледной Филлиды уже не будет!
Ты будешь гулять по аллеям,
с друзьями читать Филона,
бросать диск и бегать в перегонки —
все скажут: «прекрасный Панкратий» —
а бледной Филлиды уже не будет!
Ты вернешься в свой дом прохладный,
возьмешь душистую ванну,
с мальчиком в мяч поиграешь,
и уснешь до утра спокойно,
думая: «счастливый Панкратий» —
а бледной Филлиды уже не будет!
И еще было написано много, так что до вечера прочитала девушка, вздыхая и плача над своими собственными словами.
