сдѣлалась извѣстной еще и домоправительницѣ въ городѣ, ежедневно посылавшей со старымъ рыбакомъ то сладкое печенье съ имбиремъ, то дичь искусно зажаренную, то пирожки съ пѣтушиными гребешками, то вареную въ нѣжномъ меду душистую дыню.
Съ трудомъ поспѣвали старыя ноги Нектанеба за быстрыми и молодыми шагами Панкратія и его спутника. Былъ уже вечеръ съ моря доносился запахъ соли и травъ, въ гостиницахъ зажигались большіе фонари и слышалась музыка, матросы ходили по-четверо и болѣе, взявшись за руки, поперекъ улицы и наши путники все дальше и дальше углублялись въ темные опустѣвшіе кварталы. Наконецъ, отдернувъ тростниковую занавѣску, они вошли въ домъ, имѣющій видъ притона или кабачка для портовой черни. Нектанебъ повременилъ итти за ними, чтобы не обратить на себя ихъ вниманья, и ждалъ другихъ посѣтителей, чтобы проникнуть внутрь незамѣченнымъ. Наконецъ, онъ замѣтилъ пятерыхь матросовъ, изъ которыхъ самый младшій говорилъ: «и она
сделалась известной еще и домоправительнице в городе, ежедневно посылавшей со старым рыбаком то сладкое печенье с имбирем, то дичь искусно зажаренную, то пирожки с петушиными гребешками, то вареную в нежном меду душистую дыню.
С трудом поспевали старые ноги Нектанеба за быстрыми и молодыми шагами Панкратия и его спутника. Был уже вечер с моря доносился запах соли и трав, в гостиницах зажигались большие фонари и слышалась музыка, матросы ходили по-четверо и более, взявшись за руки, поперек улицы и наши путники всё дальше и дальше углублялись в темные опустевшие кварталы. Наконец, отдернув тростниковую занавеску, они вошли в дом, имеющий вид притона или кабачка для портовой черни. Нектанеб повременил идти за ними, чтобы не обратить на себя их вниманья, и ждал других посетителей, чтобы проникнуть внутрь незамеченным. Наконец, он заметил пятерыхь матросов, из которых самый младший говорил: «и она
