ѣло, это смѣшно и жалко, но вмѣстѣ съ тѣмъ это возмутительно, возмутительно…
— Что такое возмутительно?
— Вся эта глупая возня съ шарами. И еслибъ ты меня любилъ, меня уважалъ, ты могъ бы какъ-нибудь устроить, чтобъ этого не было. Да, да. Это всякій бы сдѣлалъ, конечно, кто любитъ. А теперь я вижу, какая черная у тебя душа и что ты меня нисколько не любишь. Эти ссоры, вызовы на дуэль… Что-жъ ты думаешь, что я съ тобой сбѣгу? папа теперь меня не отдастъ за тебя…
— По-моему, ты хочешь сказать, что ты меня разлюбила. Съ больной головы на здоровую.
— Какъ съ больной на здоровую? это у тебя-то здоровая? скажите, пожалуйста! а кто вырѣзывалъ мое имя подъ скамейкой, кто клялся, кто лазалъ каждый вечеръ въ нашъ садъ?…
— Тише, Женя…
— Какъ тише? что ты кричишь на меня? можетъ быть, ты бить меня станешь, — не долго ждать!..
— Да я совсѣмъ не потому…
— Вы всѣ такіе, дай вамъ волю! только бы оскорблять и обижать, потому-что ты увѣренъ, что я тебя люблю. Ошиблись, Евгеній Александровичъ, я не такая дура, чтобы настолько васъ любить, чтобы переносить, чтобы, чтобы…
Женя не могла докончить, потому что ей закрыли ротъ рукою и самое ее увлекли въ тѣнь съ освѣщеннаго мѣста. Когда она пришла въ себя отъ негодованія, она увидѣла, что негодовать было не на что. Очевидно, къ нимъ приближался народъ, даже не приближался, а бѣжалъ. Тяжелый бѣгъ слышался все ближе, наконецъ, можно было даже разслышать запыхавшееся дыханье.
ело, это смешно и жалко, но вместе с тем это возмутительно, возмутительно…
— Что такое возмутительно?
— Вся эта глупая возня с шарами. И если б ты меня любил, меня уважал, ты мог бы как-нибудь устроить, чтоб этого не было. Да, да. Это всякий бы сделал, конечно, кто любит. А теперь я вижу, какая черная у тебя душа и что ты меня нисколько не любишь. Эти ссоры, вызовы на дуэль… Что ж ты думаешь, что я с тобой сбегу? папа теперь меня не отдаст за тебя…
— По-моему, ты хочешь сказать, что ты меня разлюбила. С больной головы на здоровую.
— Как с больной на здоровую? это у тебя-то здоровая? скажите, пожалуйста! а кто вырезывал мое имя под скамейкой, кто клялся, кто лазал каждый вечер в наш сад?…
— Тише, Женя…
— Как тише? что ты кричишь на меня? может быть, ты бить меня станешь, — не долго ждать!..
— Да я совсем не потому…
— Вы все такие, дай вам волю! только бы оскорблять и обижать, потому что ты уверен, что я тебя люблю. Ошиблись, Евгений Александрович, я не такая дура, чтобы настолько вас любить, чтобы переносить, чтобы, чтобы…
Женя не могла докончить, потому что ей закрыли рот рукою и самое ее увлекли в тень с освещенного места. Когда она пришла в себя от негодования, она увидела, что негодовать было не на что. Очевидно, к ним приближался народ, даже не приближался, а бежал. Тяжелый бег слышался всё ближе, наконец, можно было даже расслышать запыхавшееся дыханье.
