За заборомъ пробурчалъ сдержанный смѣхъ и потомъ, какъ эхо, повторили: — А гдѣ же нашъ шаръ?
— Они еще подслушиваютъ, подлецы! — пронзительно, внезапно получивъ обратно весь голосъ, воскликнула Анна Львовна и лѣвую руку уставила въ бокъ.
Голова молодого человѣка моментально пропала, будто онъ опустился въ театральный люкъ, лишь осталась часть флейты, неизвѣстно чѣмъ державшаяся. Папаша закричалъ въ пространство, будто команду:
— Я — васъ! ослы и невѣжи!
— Наглецы, — настаивала г-жа Полукласова.
За заборомъ было тихо. Машукъ остановившись на послѣднемъ осколкѣ, ожидала съ интересомъ.
— Негодяи! — закричалъ еще разъ Александръ Яковлевичъ въ кусты.
И флейта исчезла, въ окнѣ ничего не осталось. Машукъ всплеснула руками и быстро побѣжала, подгоняя себя пятками. Коротенькіе штанишки, одна штанина длиннѣе другой, мелькая, дѣлали дѣвочку совсѣмъ маленькой.
— Куда ты?
— Въ дворницкую! — донеслось изъ-за третьей клумбы.
— Бѣдняжка совсѣмъ разстроилась! — проговорила мамаша и сама заплакала.
— Ни денегъ жалко, ни вещи, но обидно за хамство.
— Этого такъ оставить нельзя! отвѣтилъ мужъ и велѣлъ запрягать лошадь, еще разъ обернувшись къ забору, за которымъ ничего не было слышно.
За забором пробурчал сдержанный смех и потом, как эхо, повторили: — А где же наш шар?
— Они еще подслушивают, подлецы! — пронзительно, внезапно получив обратно весь голос, воскликнула Анна Львовна и левую руку уставила в бок.
Голова молодого человека моментально пропала, будто он опустился в театральный люк, лишь осталась часть флейты, неизвестно чем державшаяся. Папаша закричал в пространство, будто команду:
— Я — вас! ослы и невежи!
— Наглецы, — настаивала г-жа Полукласова.
За забором было тихо. Машук остановившись на последнем осколке, ожидала с интересом.
— Негодяи! — закричал еще раз Александр Яковлевич в кусты.
И флейта исчезла, в окне ничего не осталось. Машук всплеснула руками и быстро побежала, подгоняя себя пятками. Коротенькие штанишки, одна штанина длиннее другой, мелькая, делали девочку совсем маленькой.
— Куда ты?
— В дворницкую! — донеслось из-за третьей клумбы.
— Бедняжка совсем расстроилась! — проговорила мамаша и сама заплакала.
— Ни денег жалко, ни вещи, но обидно за хамство.
— Этого так оставить нельзя! ответил муж и велел запрягать лошадь, еще раз обернувшись к забору, за которым ничего не было слышно.
