Потомъ, быстро спрыгнувъ, медленно пошелъ домой, везя ногами по травѣ. Нѣсколько упавшихъ листьевъ, скорчившись, бросали крошечную тѣнь на песокъ, бѣлый отъ луны.
— Скоро въ городъ! — подумалъ Женичка, снялъ шляпу и пошелъ еще медленнѣе.
Женя, вернувшись, не снимая шляпы, сѣла на пуфъ передъ дѣвичьимъ туалетомъ, на которомъ лежалъ между мыломъ, зубнымъ порошкомъ, и бутылкой съ одеколономъ разный вздоръ: коробочка изъ подъ конфетъ, недоѣденное яблоко, простые камушки, выглаженные рѣкою, стрекоза въ папиросной коробкѣ и кукольный лифчикъ. Луна смѣшно голубила стекло одеколоннаго флакона и амуръ этикетки прозрачный на свѣтъ, казался лиловымъ утопленникомъ. Женя зажгла огарокъ и улыбнулась себѣ въ зеркало.
— Будто бабушка въ этой шляпкѣ! Я думала, она не пригодится, я же не знала, что встрѣчу Женичку. Женичка, Женичка! Милая луна! Теперь днемъ скучно, но можно будетъ позднѣе вставать и начать читать „Войну и миръ“.
Она рѣшила не спать, но заснула на открытомъ окнѣ. Проснувшись, она увидѣла лучи изъ за сарая и передъ собою цыпленка; онъ спокойно клевалъ цвѣточки на ея платьѣ, такъ какъ она не шевелилась. Женя тихонько разсмѣялась, а тогъ неуклюже соскочивъ, побѣжалъ на длинныхъ лапахъ, смѣшно унося свой вздернутый мохнатый задъ. Лучше еще лечь, чѣмъ приниматься за Толстаго! Конечно, онъ — геній, но Женичка милѣй.
Каждый день луна дѣлалась все болѣе кривобокой, но флюсъ не уменьшалъ ея свѣта и не прекращалъ свиданій на скамейкѣ подъ шаромъ, подъ настоящимъ зеленымъ шаромъ. Скамейка сохраняла ихъ секретъ и
Потом, быстро спрыгнув, медленно пошел домой, везя ногами по траве. Несколько упавших листьев, скорчившись, бросали крошечную тень на песок, белый от луны.
— Скоро в город! — подумал Женичка, снял шляпу и пошел еще медленнее.
Женя, вернувшись, не снимая шляпы, села на пуф перед девичьим туалетом, на котором лежал между мылом, зубным порошком, и бутылкой с одеколоном разный вздор: коробочка из под конфет, недоеденное яблоко, простые камушки, выглаженные рекою, стрекоза в папиросной коробке и кукольный лифчик. Луна смешно голубила стекло одеколонного флакона и амур этикетки прозрачный на свет, казался лиловым утопленником. Женя зажгла огарок и улыбнулась себе в зеркало.
— Будто бабушка в этой шляпке! Я думала, она не пригодится, я же не знала, что встречу Женичку. Женичка, Женичка! Милая луна! Теперь днем скучно, но можно будет позднее вставать и начать читать „Войну и мир“.
Она решила не спать, но заснула на открытом окне. Проснувшись, она увидела лучи из-за сарая и перед собою цыпленка; он спокойно клевал цветочки на её платье, так как она не шевелилась. Женя тихонько рассмеялась, а тог неуклюже соскочив, побежал на длинных лапах, смешно унося свой вздернутый мохнатый зад. Лучше еще лечь, чем приниматься за Толстого! Конечно, он — гений, но Женичка милей.
Каждый день луна делалась всё более кривобокой, но флюс не уменьшал её света и не прекращал свиданий на скамейке под шаром, под настоящим зеленым шаром. Скамейка сохраняла их секрет и
