канъ и графинъ свѣтлаго кваса. Ее развлекала и усыпляла оса между тирольскимъ видомъ на шторѣ и стекломъ. Окна, были закрыты, чтобы тепло за день не набралось въ спальню, пахло кисло и затхло. Если она думала, то о сосѣдяхъ, но лѣниво, безъ злобы, мысли едва шевелились. Въ дверь поскреблись. Показалось… Еще разъ.
— Ну кто тамъ? — спросила Боскеткина, не двигаясь. Явился Сагаукъ, сдвинувъ фуражку съ потнаго лба.
— Что тебѣ?
— Мама…
— Ну что?
— У Полукласовыхъ…
— Что у пихъ случилось? — въ темнотѣ Вероника Платоновна колыхнулась, будто желе съ блюда.
— Пойдемъ, мы тебѣ покажемъ.
— Да что случилось скажи. Куда я пойду въ такую жару, да еще раздѣтая?
— Мама, пойдемъ, очень интересно.
Мальчикъ что-то былъ ужъ очень ласковъ, навѣрное у сосѣдей произошло что-нибудь необыкновенно гадостное, или смѣшное.
— Ужъ этотъ мнѣ Сашукъ! Ну, погоди, я одѣнусь.
— Не нужно, никого нѣтъ. Никто не увидитъ.
За дверями кашлялъ Доримедонтъ.
Жаръ и свѣтъ съ неба падалъ прямо на голову, какъ желѣзный листъ. Вероника Платоновна остановилась было, но Сашукъ такъ умильно на нее глядѣлъ, а Доримедонтъ буркнулъ „недалеко“. Пошли къ забору, туфли шлепали и желтоватыя, безъ ухода, пятки г-жи Боскеткиной приводили на память батальныя картины. Прошли и площадку, и тѣнистую аллею, и дорожку у копнаго двора, пересѣкли большую дорогу и съ просе-
кан и графин светлого кваса. Ее развлекала и усыпляла оса между тирольским видом на шторе и стеклом. Окна, были закрыты, чтобы тепло за день не набралось в спальню, пахло кисло и затхло. Если она думала, то о соседях, но лениво, без злобы, мысли едва шевелились. В дверь поскреблись. Показалось… Еще раз.
— Ну кто там? — спросила Боскеткина, не двигаясь. Явился Сагаук, сдвинув фуражку с потного лба.
— Что тебе?
— Мама…
— Ну что?
— У Полукласовых…
— Что у пих случилось? — в темноте Вероника Платоновна колыхнулась, будто желе с блюда.
— Пойдем, мы тебе покажем.
— Да что случилось скажи. Куда я пойду в такую жару, да еще раздетая?
— Мама, пойдем, очень интересно.
Мальчик что-то был уж очень ласков, наверное у соседей произошло что-нибудь необыкновенно гадостное, или смешное.
— Уж этот мне Сашук! Ну, погоди, я оденусь.
— Не нужно, никого нет. Никто не увидит.
За дверями кашлял Доримедонт.
Жар и свет с неба падал прямо на голову, как железный лист. Вероника Платоновна остановилась было, но Сашук так умильно на нее глядел, а Доримедонт буркнул „недалеко“. Пошли к забору, туфли шлепали и желтоватые, без ухода, пятки г-жи Боскеткиной приводили на память батальные картины. Прошли и площадку, и тенистую аллею, и дорожку у копного двора, пересекли большую дорогу и с просе-
