уменьшается, а даже словно увеличивается. Ни веселые берега Темзы, разбиваемой легкимъ вѣтромъ, ни нарядная публика, ни пестрые флаги участвующихъ въ гонкахъ, — не достигали моего зрѣнія. Только рядъ рукъ, блестящихъ отъ испарины, смуглыхъ, бѣлыхъ, розоватыхъ, гладкихъ и покрытыхъ волосами, напряженныхъ и спокойныхъ — вотъ все, что передавалъ мнѣ мой бинокль и что я запомнила, будто мозгъ мой обратился въ фотографическую пластинку. Я даже не видѣла лицъ гребцовъ, боясь поднять глаза выше верхней части руки. При видѣ полумѣсяца я бы пристально взглянула, я бы запомнила того, на кого я должна направить всю свою тревогу и ненавистную тягость. А такъ мнѣ казалось, что всѣ эти руки меня обнимали тамъ, на кораблѣ.
— Ѣдемъ домой, Артуръ, — сказала я тоскливо.
— Все равно. Я устала.
— Ты стала нервна… можетъ быть, ты что-нибудь чувствуешъ. —
Бѣдный Артуръ, кажется, думаетъ, что я готовлюсь снова стать матерью. Еслибъ онъ зналъ настоящую причину моего безпокойства! Я позабыла сказать, что мы никогда не говоримъ съ Артуромъ о гибели „Королевы Модъ“, будто условившись не будить трагическихъ воспоминаній. Когда однажды, года два тому назадъ, я начала было говорить объ этомъ, на глазахъ у Артура показались слезы и онъ промолвилъ: „маленькая Кэтъ, я знаю, что ты мнѣ спасла жизнь, недовольно объ этомъ“. Боясь сама разспросовъ, я не стала допытываться объясненій мужниныхъ словъ.
Артуръ только что вернулся изъ города, когда я съ малюткой гуляла въ саду. По обыкновенію мы осмат-
уменьшается, а даже словно увеличивается. Ни веселые берега Темзы, разбиваемой легким ветром, ни нарядная публика, ни пестрые флаги участвующих в гонках, — не достигали моего зрения. Только ряд рук, блестящих от испарины, смуглых, белых, розоватых, гладких и покрытых волосами, напряженных и спокойных — вот всё, что передавал мне мой бинокль и что я запомнила, будто мозг мой обратился в фотографическую пластинку. Я даже не видела лиц гребцов, боясь поднять глаза выше верхней части руки. При виде полумесяца я бы пристально взглянула, я бы запомнила того, на кого я должна направить всю свою тревогу и ненавистную тягость. А так мне казалось, что все эти руки меня обнимали там, на корабле.
— Едем домой, Артур, — сказала я тоскливо.
— Всё равно. Я устала.
— Ты стала нервна… может быть, ты что-нибудь чувствуешь. —
Бедный Артур, кажется, думает, что я готовлюсь снова стать матерью. Если б он знал настоящую причину моего беспокойства! Я позабыла сказать, что мы никогда не говорим с Артуром о гибели „Королевы Мод“, будто условившись не будить трагических воспоминаний. Когда однажды, года два тому назад, я начала было говорить об этом, на глазах у Артура показались слезы и он промолвил: „маленькая Кэт, я знаю, что ты мне спасла жизнь, недовольно об этом“. Боясь сама расспросов, я не стала допытываться объяснений мужниных слов.
Артур только что вернулся из города, когда я с малюткой гуляла в саду. По обыкновению мы осмат-
