какая-то весна, лѣто чувствъ, жизни, всего. Самъ того не замѣчая, я наклонился къ обнаженному плечу жены и цѣловалъ его, не отрываясь. Вотъ тутъ-то я и услышалъ: „завтра будетъ хорошая погода“. Казалось бы, въ этихъ словахъ нѣтъ ничего особеннаго; излишняя наблюдательность къ внѣшнимъ предметамъ, нѣкоторая разсѣянность, можетъ быть, усталость — что-жъ тутъ особеннаго? Но тогда они мнѣ показались — и я увѣренъ, что именно тогда-то я и оцѣнилъ ихъ, какъ слѣдуетъ — показались такими ужасными, такъ уничтожили весь нашъ день, всю нашу любовь, что я, не задумываясь, отвѣтилъ: „Да, завтра будетъ хорошая погода, и я уѣду“. Что-жъ дальше? Ну, конечно, удивленіе, разспросы, объясненія… Нужно отдать справедливость, Варвара Петровна овладѣла собой и вела себя достойно и очень благородно. Она даже не упрашивала меня остаться, но та минута, когда мы стояли у окна, парализовала въ моемъ воображеніи всѣ дѣйствія жены и прошлыя, и настоящія.
Конечно, значитъ я ее недостаточно любилъ, недостаточно она мнѣ просто на просто нравилась, что я могъ обращать вниманіе на такіе пустяки, потому что, согласись, любишь всегда не „потому что“, а „несмотря на то что“. Любить „потому что“, это всякій сумѣетъ, даже безъ особеннаго чувства, что-жъ тутъ удивительнаго? А вотъ когда являются разные „вопреки“, тутъ и испытывается настоящая любовь…
Послѣ этого визита мой другъ снова исчезъ, очевидно, надолго, если не навсегда. Изрѣдка онъ присылалъ краткія извѣщенія мнѣ и Варварѣ Петровнѣ о томъ, что онъ живъ и находится тамъ-то. Его жена жила соломенною вдовой и, дѣйствительно, нужно было только удивляться, какъ достойно, спокойно и храбро она все принимала. Можетъ быть, впрочемъ, и она не
какая-то весна, лето чувств, жизни, всего. Сам того не замечая, я наклонился к обнаженному плечу жены и целовал его, не отрываясь. Вот тут-то я и услышал: „завтра будет хорошая погода“. Казалось бы, в этих словах нет ничего особенного; излишняя наблюдательность к внешним предметам, некоторая рассеянность, может быть, усталость — что ж тут особенного? Но тогда они мне показались — и я уверен, что именно тогда-то я и оценил их, как следует — показались такими ужасными, так уничтожили весь наш день, всю нашу любовь, что я, не задумываясь, ответил: „Да, завтра будет хорошая погода, и я уеду“. Что ж дальше? Ну, конечно, удивление, расспросы, объяснения… Нужно отдать справедливость, Варвара Петровна овладела собой и вела себя достойно и очень благородно. Она даже не упрашивала меня остаться, но та минута, когда мы стояли у окна, парализовала в моем воображении все действия жены и прошлые, и настоящие.
Конечно, значит я ее недостаточно любил, недостаточно она мне просто на просто нравилась, что я мог обращать внимание на такие пустяки, потому что, согласись, любишь всегда не „потому что“, а „несмотря на то что“. Любить „потому что“, это всякий сумеет, даже без особенного чувства, что ж тут удивительного? А вот когда являются разные „вопреки“, тут и испытывается настоящая любовь…
После этого визита мой друг снова исчез, очевидно, надолго, если не навсегда. Изредка он присылал краткие извещения мне и Варваре Петровне о том, что он жив и находится там-то. Его жена жила соломенною вдовой и, действительно, нужно было только удивляться, как достойно, спокойно и храбро она всё принимала. Может быть, впрочем, и она не
