билета на катокъ въ самомъ паркѣ, гдѣ такъ красиво катаются избранные счастливцы, какіе-то офицеры и барышни, пріѣзжавшіе съ миссъ, и гдѣ видны деревья, дома далекой улицы и дымная заря. Дѣлая быстрые круги, Шарлотта Ивановна сама становилась какъ-будто смѣлѣе, даже до того, что однажды познакомилась тамъ съ какимъ-то студентомъ. Онъ былъ маленькій, розовый, съ курчавыми рыжими баками и тоненькимъ носикомъ. Онъ катался въ ватномъ пальто съ воротникомъ, и звали его Коля. Шарлотта Ивановна не помнила, какъ они познакомились и какъ вышло, что онъ сталъ ее каждый разъ провожать, неся двѣ пары звякающихъ коньковъ. Она почти не отдѣляла его отъ самого катка, и только тогда увидѣла, что онъ — не грѣлка, не заборъ, не зимняя заря, когда однажды онъ, проводивъ ее до самаго подъѣзда, вдругъ сказалъ:
— Я вамъ давно хотѣлъ сказать, Шарлотта Ивановна, что я васъ очень, очень люблю.
— Нѣтъ, нѣтъ, не надо! — боязливо заговорила Шарлотта.
— Почему не надо?
— Потому, что я люблю другого! — отвѣтила Шарлотта Ивановна, и сразу какая-то радостная гордость разлилась по ея сердцу, какъ заря но небу. Она почти не обратила вниманія на то, какъ сморщился Колинъ носикъ, и что онъ сталъ быстро лепетать, моргая глазами. Наконецъ, она услышала:
— Не запрещайте мнѣ только думать о васъ и ждать… Я буду васъ любить платонически!
— Нѣтъ, вы не смѣете этого дѣлать! — крикнула Шарлотта, входя въ дверь.
Дней десять она не ходила на катокъ не потому, чтобы сердилась на Колю, а просто наслаждаясь дома вновь вспыхнувшимъ и расцвѣтшимъ сознаніемъ своей
билета на каток в самом парке, где так красиво катаются избранные счастливцы, какие-то офицеры и барышни, приезжавшие с мисс, и где видны деревья, дома далекой улицы и дымная заря. Делая быстрые круги, Шарлотта Ивановна сама становилась как будто смелее, даже до того, что однажды познакомилась там с каким-то студентом. Он был маленький, розовый, с курчавыми рыжими баками и тоненьким носиком. Он катался в ватном пальто с воротником, и звали его Коля. Шарлотта Ивановна не помнила, как они познакомились и как вышло, что он стал ее каждый раз провожать, неся две пары звякающих коньков. Она почти не отделяла его от самого катка, и только тогда увидела, что он — не грелка, не забор, не зимняя заря, когда однажды он, проводив ее до самого подъезда, вдруг сказал:
— Я вам давно хотел сказать, Шарлотта Ивановна, что я вас очень, очень люблю.
— Нет, нет, не надо! — боязливо заговорила Шарлотта.
— Почему не надо?
— Потому, что я люблю другого! — ответила Шарлотта Ивановна, и сразу какая-то радостная гордость разлилась по её сердцу, как заря но небу. Она почти не обратила внимания на то, как сморщился Колин носик, и что он стал быстро лепетать, моргая глазами. Наконец, она услышала:
— Не запрещайте мне только думать о вас и ждать… Я буду вас любить платонически!
— Нет, вы не смеете этого делать! — крикнула Шарлотта, входя в дверь.
Дней десять она не ходила на каток не потому, чтобы сердилась на Колю, а просто наслаждаясь дома вновь вспыхнувшим и расцветшим сознанием своей
