читъ, Клементину прочили за эту жердь! Я понимаю тогда все негодованіе Прокаччи. Кальяни выказывалъ большее присутствіе духа, нежели отставной женихъ и довольно бодро сообщилъ, что его племянница вчера во время спектакля убѣжала съ Валеріо и обвѣнчалась съ нимъ у анахорета. Я раздумывалъ, какъ Прокаччи могъ обвѣнчать самаго себя, межъ тѣмъ какъ графъ безпомощно продолжалъ сидѣть на томъ же стулѣ, куда опустился, какъ только пришелъ. Его носъ покраснѣлъ и лѣвой рукою онъ все натягивалъ чулокъ, который сейчасъ же сползалъ обратно.
— Змѣя, змѣя! — шептали его губы.
Синьоръ Тизба гоголемъ подошелъ къ г-жѣ Риди и очень развязно, хотя и галантно, произнесъ:
— Я больше забочусь о васъ, дорогая г-жа Сколастика, нежели о пропавшемъ молодомъ человѣкѣ, или о своей племянницѣ. Они получатъ то, чего искали, но вы, вы! такъ невинно пострадать! Такая неоцѣненная доброта, благородство! —
— Вы мнѣ льстите!
— Нисколько; я знаю, какъ вы относились къ этому молодому человѣку; что касается меня, такъ я отчасти радъ, что освободился отъ этой неблагородной обузы. Вчера она даже не досидѣла до конца 2-го акта „Пирама и Тизбы“, она сбѣжала отъ моего шедевра, моего торжества! Знаете, людямъ искусства нуженъ покой, а если и волненія, то легкія, пріятнаго характера. Графъ Парабоско началъ снова хныкать на своемъ креслѣ. Синьоръ Кальяни направился къ нему, но вдругъ, повернувшись на одной ножкѣ, воскликнулъ:
— Я геніаленъ! кто будетъ сомнѣваться въ этомъ? —
Сколастика молча смотрѣла, что будетъ дальше.
— Вы и онъ! хи-хи-хи! развѣ это не геніально? Отмщеніе, сладкая месть! —
чит, Клементину прочили за эту жердь! Я понимаю тогда всё негодование Прокаччи. Кальяни выказывал большее присутствие духа, нежели отставной жених и довольно бодро сообщил, что его племянница вчера во время спектакля убежала с Валерио и обвенчалась с ним у анахорета. Я раздумывал, как Прокаччи мог обвенчать самого себя, меж тем как граф беспомощно продолжал сидеть на том же стуле, куда опустился, как только пришел. Его нос покраснел и левой рукою он всё натягивал чулок, который сейчас же сползал обратно.
— Змея, змея! — шептали его губы.
Синьор Тизба гоголем подошел к г же Риди и очень развязно, хотя и галантно, произнес:
— Я больше забочусь о вас, дорогая г-жа Сколастика, нежели о пропавшем молодом человеке, или о своей племяннице. Они получат то, чего искали, но вы, вы! так невинно пострадать! Такая неоцененная доброта, благородство! —
— Вы мне льстите!
— Нисколько; я знаю, как вы относились к этому молодому человеку; что касается меня, так я отчасти рад, что освободился от этой неблагородной обузы. Вчера она даже не досидела до конца 2-го акта „Пирама и Тизбы“, она сбежала от моего шедевра, моего торжества! Знаете, людям искусства нужен покой, а если и волнения, то легкие, приятного характера. Граф Парабоско начал снова хныкать на своем кресле. Синьор Кальяни направился к нему, но вдруг, повернувшись на одной ножке, воскликнул:
— Я гениален! кто будет сомневаться в этом? —
Сколастика молча смотрела, что будет дальше.
— Вы и он! хи-хи-хи! разве это не гениально? Отмщение, сладкая месть! —
