который произнесъ: „Вы совсѣмъ убьете ваше животное, нѣтъ большой чести соперничать въ упрямствѣ съ лошадью.
Это говорила какъ разъ та самая дама, зонтика которой испугалась моя лошадь. Я пробормоталъ извиненіе и готовъ былъ провалиться вмѣстѣ со своей одноколкой, такъ мнѣ стало стыдно и своего костюма, и поведенія и норова моей кобылы. Дама съ розовымъ зонтикомъ, казалось, не была разсержена, что, впрочемъ замѣтилъ я и но ея голосу, насмѣшливому, но отнюдь не сердитому. Кромѣ того она была необыкновенно красива въ высокой шляпѣ кораблемъ и съ мушкой у лѣвой брови. Не знаю, зачѣмъ я раскланялся съ нею и сейчасъ же отвелъ глаза. По другую сторону моей одноколки стоялъ молодой человѣкъ, смотрѣвшій такъ, будто онъ хотѣлъ заговорить. Почти сейчасъ же онъ ото и сдѣлалъ.
— Изъ деревни? — спросилъ онъ улыбаясь и указывая на лошадь.
— Да, да. Вотъ не знаю, что съ ней случилось. Никогда этого не бывало.
— Ничего, она оправится! Вы позволите? И раньше, чѣмъ я успѣлъ позволить, онъ проворно вскочилъ въ мой экипажъ и взялъ возжи изъ моихъ рукъ. Дѣйствительно, почему-то лошадь тронулась и мы продолжали путь уже вдвоемъ. Въ дорогѣ я узналъ, что моего спутника зовутъ Яковомъ Кастаньо, что онъ Флорентинецъ, не женатъ и живетъ съ матерью. Я въ свою очередь разсказалъ, что мнѣ имя Ѳома Губерти, что я суконщикъ изъ подъ Пистойи, ѣду съ образчиками и намѣреваюсь остановиться въ гостинницѣ „Древней Дѣвы“ за С. Кроче. Онъ выслушалъ доволно равнодушно всѣ эти сообщенія, замѣтивъ только:
— Все это прекрасно, но вечеромъ во всякомъ слу-
который произнес: „Вы совсем убьете ваше животное, нет большой чести соперничать в упрямстве с лошадью.
Это говорила как раз та самая дама, зонтика которой испугалась моя лошадь. Я пробормотал извинение и готов был провалиться вместе со своей одноколкой, так мне стало стыдно и своего костюма, и поведения и норова моей кобылы. Дама с розовым зонтиком, казалось, не была рассержена, что, впрочем заметил я и но её голосу, насмешливому, но отнюдь не сердитому. Кроме того она была необыкновенно красива в высокой шляпе кораблем и с мушкой у левой брови. Не знаю, зачем я раскланялся с нею и сейчас же отвел глаза. По другую сторону моей одноколки стоял молодой человек, смотревший так, будто он хотел заговорить. Почти сейчас же он ото и сделал.
— Из деревни? — спросил он улыбаясь и указывая на лошадь.
— Да, да. Вот не знаю, что с ней случилось. Никогда этого не бывало.
— Ничего, она оправится! Вы позволите? И раньше, чем я успел позволить, он проворно вскочил в мой экипаж и взял вожжи из моих рук. Действительно, почему-то лошадь тронулась и мы продолжали путь уже вдвоем. В дороге я узнал, что моего спутника зовут Яковом Кастаньо, что он Флорентинец, не женат и живет с матерью. Я в свою очередь рассказал, что мне имя Фома Губерти, что я суконщик из под Пистойи, еду с образчиками и намереваюсь остановиться в гостинице „Древней Девы“ за С. Кроче. Он выслушал доволно равнодушно все эти сообщения, заметив только:
— Всё это прекрасно, но вечером во всяком слу-
